— Стой! — кричу я и стреляю, прицелившись в руку.

Выронив автомат, диверсант бежит не оглядываясь. Вторая пуля настигает его во дворе.

На улице раздается взрыв. Кто-то бросил гранату из окна. Но нам надо спешить, нельзя задерживать всю колонну. Возвращаемся к машинам и узнаем от пробегавшего мимо с группой бойцов лейтенанта-пограничника, что в город уже вошла пехота и очищает его от немецких парашютистов и что это трудно, так как немцы одеты в гражданское.

Тотчас за городом на нашу колонну накинулась вражеская авиация. Налет следует за налетом. Лес рядом, он с двух сторон подступает к шоссе, но в него не свернешь — шоссе от Львова до станции Винники идет в узком дефиле, между крутыми скатами высот.

— Здесь одно спасение — проскочить на максимальной скорости,- говорит Кривуля.

И как бы в подтверждение сказанного им, впереди идущие танки набирают скорость. Минут через десять мы уже на переезде железной дороги у станции Винники. Горит станция, горят составы на путях.

— Смотри, смотри, что это?! — в ужасе кричит Белевитнев. Он едет на моей машине.

Высунувшись по пояс из башен, танкисты смотрят на железнодорожное полотно.

Сквозь пылающие остовы полуразбитых вагонов виднеются обгоревшие, черные фигуры людей. Белевитнев в отчаянии бросается к эшелону.

Дав команду роте продолжать движение, сворачиваю к полотну, чтобы подождать Белевитнева. Я боюсь отстать от колонны, но то, что вижу рядом с собой, заставляет меня выйти из танка. У переезда лежит мертвая молодая женщина, полузаваленная горящими обломками вагона. Руки се заброшены назад к спеленутому ребенку, точно она все еще пытается оттолкнуть его подальше от страшного костра. На меня смотрят остекленевшие синие детские глазки, в уголках которых не высохли слезы. Белый лобик ребенка сморщился вокруг небольшой ранки. Значит, не только бомбили, но и расстреливали из пулеметов.

Я подхожу к эшелону. Под остовом крайнего вагона — два обугленных тела; кажется — девушки. Они лежат обнявшись. Сестры они или неразлучные подружки?

Сколько обгорелых тел: эшелон, а рядом — второй... Такого ужаса и в кошмарном сне не увидишь.

Через, переезд на малом газе движутся танки. Кто-то, стоя на башне, показывает на обгоревшие трупы детей и женщин и кричит:

— Товарищи! Не забывайте этого! Смерть фашистам!

Я тоже кричу, кричу до хрипоты, пока не возвращается Белевитнев.

— Моей нет,— тихо говорит он.

Мы опять в колонне, растянувшейся по шоссе насколько хватает глаз. Жарко, ни облачка. Немецкая «рама» коршуном парит над извивающимся шоссе, застывает и вдруг камнем падает на колонну, кренится на одно крыло и, едва не касаясь телеграфных столбов, проносится над нами, чтобы снова взмыть в небо. С ходу ведем по пей беспорядочную пулеметную стрельбу. Это заставляет «раму» держаться на высоте, но она не спускает с нас глаз.

В стороне звеньями по три пересекают шоссе и летят куда-то на запад наши истребители. Увидев «раму», один истребитель отклонился от маршрута, взмывает над нею, но вражеский самолет ныряет к земле и, используя преобладание в скорости, уходит от преследования. Через минуту «рама» снова весит над нами, а наш истребитель, надрывая мотор, спешит догнать своих товарищей, ушедших далеко вперед.

— Вот, фашистская ведьма, не отстает,— бурчит Никитин, вставляя уже истертый диск в пулемет,— Наведет она нас на беду, чувствую, что наведет!

Кривуля, сидящий на кормовой стороне башни, набрасывается на него:

— Слушай, старшина, не ворон, так и не каркай! Делай свое дело — и баста!.. Самого злит черт знает как...

Мне понятна его злость. Столько раз говорилось и писалось: марш совершать скрытно, чтобы противник не мог увидеть или узнать направление движения частей, а вот сегодня мы маршируем на виду у врага.

Вспоминаю слова Попеля, что противник все время меняет направление главного удара. Это объясняет мне, почему нам приходится совершать марш то к фронту, то от фронта, но где этот главный удар, пока ни нам, ни старшим командирам, как это по всему видно, не известно. Не могу примириться и с тем, что в этих маршах мы несем большие потери, и не столько от ударов немецкой авиации, сколько из-за отсутствия у нас ремонтных летучек с запчастями для устранения технических неисправностей машин в строю.

Мои тяжелые мысли обрывает крик Кривули:

— Впереди по курсу «юнкерсы»!

Самолеты, сверкая плоскостями, разворачиваются со стороны солнца, заходят на нас с головы колонны. А за ними уже наплывает новая стая — вторая эскадрилья. Выбрасываю желтый флажок и, махая им справа налево, командую роте: «Развернись!»

Мой танк, соскользнув с шоссе влево, петляя, несется по полю. В небо яростно строчит пулемет Никитина. «Юнкерсы» пикируют на шоссе. Оглядываюсь: два взвода моей роты рассыпались по полю, третий извод заметался, не зная, куда свернуть.

Пулемет Никитина вдруг замолк, и я инстинктивно пригнул голову в башню. В тот же миг меня швырнуло, замотало от стенки к стенке. Машина, качнувшись с боку на бок, запнулась, но вновь рванулась вперед, точно преодолев препятствие.

— Пронесло!..

Поднимаю голову. Бомбы пачками рвутся позади. Шоссе закрыто песчаным занавесом, из-под него одиночками вырываются машины. Вторая эскадрилья «юнкерсов» в сопровождении истребителей разворачивается к шоссе. Случайная тройка наших истребителей, следовавшая куда-то на запад, увидев «юнкерсов», взмывает вверх и вдруг дерзко кидается в самую гущу строя немецких бомбардировщиков. Два «юнкерса» задымились и рухнули вниз, а победители, видно, стремясь использовать скорость, ринулись на «мессершмиттов», оказавшихся под ними. В то же мгновение сверху на наших молнией падает несколько других «мессеров». Брызнул серебристый серпантин огня. Один наш истребитель вспыхнул факелом. Но все-таки строй «юнкерсов» рассеян, и они уходят куда-то в сторону.

В пяти километрах восточнее станции Винники — село Подбережце. Здесь должна сосредоточиться наша 34-ая дивизия, но пока тут только часть ее штаба с командиром. Село забито беженцами, толпами вливающимися в него со стороны Каменки. Мы сделали здесь остановку, чтобы дать возможность подтянуться отставшим. Явившись к штабу по вызову начальника разведки, я увидел Васильева, подбежавшего к легковой машине, вынырнувшей из-за колонны. В ней сидел маленький, плотный бригадный комиссар, похожий лицом на грузина.

— Получили приказ идти на