— Ага! Ага! Давай, Давай! — радостно выкрикивает Микита при каждом выстреле вражеской пушки.— Немцы выдали себя. Побаиваются, видно!

— Правильно! — поддерживает его Кривуля.— Наверно, мало их, какой-нибудь передовой отряд.

— Прощупаем,— предлагает Никитин.

Мне также подмывает послать туда первый снаряд из своего нового танка, но я удерживаюсь.

Мы сворачиваем на запад и лощинками по кустарнику добираемся до ручья. Движемся вдоль ручья на северо-запад и через два-три километра при выходе из рощи натыкаемся на село. Кривуля замечает на высотке, у южной окраины села, какое-то движение, и, пока я уточняю ориентировку и осматриваюсь, он уже докладывает:

— Справа на востоке немецкая пушка и охранение!

Да, сомнений нет. Это гитлеровцы — и до них не больше километра. Пушка, часто окутываясь дымом, стреляет в противоположную от нас сторону. Значит, мы зашли врагу в тыл.

— Загуменки!— узнаю я село по характерной высотке, гравийной дороге и рядом извивающемуся Бугу.

С высотки вниз к домикам спускается немецкий солдат.

— Пленного взять бы! — предлагает Кривуля.

Он просит меня отпустить его с Никитиным, обещает через четверть часа быть здесь с этим солдатом.

Предложение заманчивое, мне хочется посмотреть, как они это сделают, время в запасе, кажется, есть, и я соглашаюсь.

— Следите за нами и, если заметите внизу у домов суету, прикройте нас огнем,— говорит Кривуля.— Я дам черную ракету,— он показывает на ракетницу, которую держит в руке.

Приказав экипажу одного танка наблюдать за селом, экипажу другого — за выходом из рощи, зарядив пушку осколочным и поставив на боевой взвод пулемет, я стал следить за Кривулей и немецкой пушкой на высотке.

Мелькнув на огороде ближайшего дома, Кривуля и Никитин куда-то исчезли и томительно долго не обнаруживали себя. Я видел, как на высотку, к пушке, не спеша возвращался немецкий солдат, а их все не было.

Советуюсь с Микитой, не сбить ли пушку и не ворваться ли, пока не поздно, в деревню на розыски Кривули.

— Не спешите! Ще успеем со своими козами на торг,— говорит механик.

Наконец, вижу — бегут; облегченно вздыхаю, но Микита не спеша, лениво растягивая слова, невозмутимо докладывает:

— Це не воны, це немцы до нас бегут... А це воны,— добавляет он оживившись.

Теперь я и сам вижу, что бегут и наши и немцы. Наши бегут по высокой пшенице. Впереди Никитин с каким-то длинным мешком на спине, который поддерживает Кривуля. Немцы бегут наперерез им в полукилометре слева, что-то крича, но не стреляя. Ясно, что немцы достигнут рощи раньше. «Еще секунда — вражеские артиллеристы обратят внимание на эту беготню, заметят нас, и тогда все пропало»,— решаю я, беря в перекрестие прицела пушку. Думаю: «Неужели промахну первым!» Не отрываясь от прицела, нажимаю спуск.

Облако разрыва взметнулось у самой пушки и очистило ее от суетившихся возле артиллеристов. «Недолет»,— определил я и, подняв прицел на волосок, вторым снарядом накрыл немецкую пушку.

После первого моего выстрела застучал пулемет нашего левого танка.

Теперь я перевел свой прицел на бегущих немцев, но стрелять уже не стоило. Враги были скошены пулеметной очередью, только двое бежали назад, часто спотыкаясь и падая.

— Помогайте! — услыхал я голос запыхавшегося Кривули.

Никитин втаскивал на корму танка связанного немца. Когда из-за высотки ударила фашистская артиллерия, мы на высшей передаче, в густых сумерках уже уходили обратной дорогой на Каменку. Кривуля и Никитин рассказывали мне, как они взяли пленного.

Притаившись на огороде, они следили за немцем, спустившимся с высотки, на которой стояла пушка. Набрав воды в несколько баклажек, он скрылся за домом. Они решили его накрыть там, стали подкрадываться. За углом стояла гусеничная автомашина, на которой спиной к ним сидел пулеметчик, а за рулем — шофер с винтовкой на коленях. Солдат дал им попить из баклажки и пошел назад. Кривуля и Никитин пропустили его, решив заняться фашистами, сидящими в машине. Когда солдат с баклажками вернулся к пушке, они кинулись — один на пулеметчика, другой на шофера. Хотели обоих взять, но Кривуля перестарался,— так огрел пулеметчика по голове, что тот свалился замертво.

Захваченного в плен шофера мы допросили, остановившись не доезжая Каменки, на шоссе, где я разговаривал со старшиной. Теперь там стоял полковник с группой командиров. Справа в поле занимала оборону подходившая из Каменки пехота, слева у железной дороги становилась на огневые позиции артиллерия.

Пленный сообщил, что он из 16-й танковой дивизии группы Клейста. Трудно верить показаниям одного пленного, но нам не оставалось ничего больше делать, как поверить. Из его слов мы поняли, что 16-я дивизия имеет задачу бокового прикрытия армии, которая еще в полдень овладела Радзехувом и Стоянувом. Кстати, мы уже сами убедились, что немцы хорошо прикрывают с флангов движение своих частей противотанковой артиллерией. В общем сведения важные, нужно торопиться.

В Красне мы прибыли с опозданием, но штаба еще здесь не было. Сдав органам безопасности шпионку и пожелав счастливого пути жене пограничника, мы поехали навстречу дивизии, движение которой задерживали налеты немецкой авиации. Дивизия то вытягивалась на шоссе, то опять уходила с него, поджидая в рощах, пока наши истребители очистят небо.

В разведке у меня иногда закрадывались сомнения, правильно ли действую, но я отгонял их, уверял себя, что действую правильно. Теперь я опять начинаю сомневаться, выполнил ли я в разведке долг командира. Да, конечно, комдив похвалил меня за обстоятельный доклад, но вернуться-то мог я гораздо раньше, если б не отвлекался от прямых обязанностей. Зачем было собирать по дороге отставших красноармейцев, заниматься поимкой шпионки, разговаривать с женой пограничника? Сколько это отняло у нас драгоценного времени!

Я обвиняю себя в том, что в такой, возможно, решающий для судьбы армии момент не сумел целеустремленно, не распыляясь, выполнить приказ своего командира, и в то же время спрашиваю себя: мог ли я, советский командир, равнодушно пройти мимо всего того, что видел?

И почему Васильев, для которого, кажется, нет ничего более священного, чем долг солдата, словом не обмолвился, когда я, сообщив результаты разведки, доложил, что по пути пришлось отвлекаться от прямых обязанностей?

Кривуля — тот, видимо, нисколько не