— Пусть идёт, — бросил Эриганн. — Надеюсь, человек священной миссии по достоинству оценит роль Мощи в войнах.

Громила отошёл, и по скрипучим ступенькам Вильмонд поднялся вслед за чародеем в одинокую комнату с ржавым колоколом. Эриганн рукой попробовал его сдвинуть, потом прикоснулся всеми пальцами, по поверхности пробежали искры, и словно время остановилось вокруг него.

— От чар он гудел бы так, что мог и мёртвого поднять, — прокомментировал чародей. — Теперь мешать не будет…

Вильмонд встал позади него, сложил руки на самострел — но расправляться с Эриганном не спешил. Хотелось воочию видеть то, что происходило на поле. А там, среди пепельно-снежной равнины уже сходились несколько сотен Рубинового Войска и спешили на помощь центурии.

— Пора, — прошептал Эриганн. — Ветер уже начала…

Он снова развёл руками, лицо его окаменело, а губы в беззвучном шёпоте выводили слова формул. Вильмонд на своё счастье не был чародеем, иначе бы смог почувствовать всю тяжесть искрящейся невидимой для глаза Мощи.

— Змей вылез, — сказала Ветер. — Адъютант, приготовьтесь.

Ринельгер вынул нож, снял перчатку. Посох магистра поднялся над платформой, пустив прозрачный барьер, а чародейка соединила ладони, словно в молитве, губы её задрожали, и яростная буря обрушилась на Рубиновое Войско. Ринельгер осторожно провёл лезвием по ладони, её защипало, и тёплая струйка крови каплями плюхнулась на поверхность платформы. Он прочитал в голове формулу, его энергия потянулась к Ветер. Жаль, чародей не мог увидеть лица гвардейцев, что стали свидетелями отвратительного действа.

Большой концентрации заклинание не требовало, и Ринельгер устремил взгляд на поле сражения. Каково же было воинам, боровшимся там: на их головы рухнули иллюзии и вспышки молний, сверкали лучи света, и яростные ветра пытались срывать шлемы и накидки. Чародей прищурился, выискивая Сенетру и Энарда: где-то там, на пепельно-снежном фоне тёмными силуэтами застыли верхом на конях аквилиферы Мёртвого Легиона, их штандарты рвало бурей, а в глазах отражались кошмарные отблески битвы. Знаменосцы Ригальтерии, что наблюдатели, не смели двигаться с места и идти на помощь гибнущим соратникам.

Зазвучал горн, следующая пара центурий ринулась в гущу сражения, а лучники пустили ливень стрел.

Горнист отдал приказ, и Антониан вынул меч из ножен. Командир рядом с ним, срывая голос, выкрикнул приказ атаковать. Ветмахские солдаты, выставив скутумы и сложив на них глефы, строевым маршем двинулись на помощь к редеющим легионерам. Их горн уже охрип, передавая сигналы к отступлению и перегруппировке.

Антониан прижался ближе к командиру в третьем ряду, а страх перед войной отдал место жажде славы. Легионеры освободили место, в куче боролись остатки предыдущей центурии, а враг, между тем, перестроился и готов был наступать. Горн остановил солдат Ветмаха, стрелы градом обрушились на головы рубиновых наёмников, Антониан видел кровавые брызги, неестественное скручивание людей в предсмертной агонии.

Ветер вслед за стрелами порывом сорвал иллюзию, и из неё с громогласным криком вырвались солдаты. Обстрел прервался резко, кличем наполнилась центурия Ветмаха, и наёмники навалились на первые ряды, самозабвенно бросая тела на скутумы и острия глеф. Солдаты магистра яростно кололи, били и пытались оттеснить противника, но тот, начав как атакующая сторона, отталкивал и вырезал первые ряды.

Под Антонианом уже растаял снег, а пепел смешался с мокрой грязью, в которую он увяз по щиколотку. Ветер чуть не сорвал с него шлем; прокричал командир, вытаскивая меч и готовя щит. Прижались к будущему наместнику его гвардейцы, и рубиновые наёмники достигли их ряда. Антониан яростно закричал: «За Норзрину!» — и обрушил меч на голову первого же врага.

Ему в лицо брызнула кровь, клинок зачавкал, юноша вытащил его, кто-то за плечо отвёл от удара, и щитники врезались в солдат врага. Антониан, видимо, и сам стал похожим на них — на тех мужчин, чьи лица перекосились от звериной ярости и напряжения, с какими они рубили и кололи, не зная устали. На мгновение Антониан замер, переводя дыхание и чувствуя, что жажда крови бурлила в нём, толкала присоединиться к солдатам в эту грязную борьбу: клинком обрывать жизни — теперь он не человек, не наследник какой-то там провинции, он — зверь, чудовище, жаждущее смерти.

Антониан схватил щит с земли, плашмя ударил им по наёмнику, сбивая с ног, и пригвоздил мечом к земле. Следующего он срезал, когда тот проносился мимо, размахивая окровавленным топором. В лицо что-то брызнуло, Антониан резко развернулся — один из гвардейцев молотом проломил череп рубиновому солдату, выбив глаза из глазниц.

Горн, свист стрел, десятки криков слились в один. Над головой вспыхнула молния, в землю ударил сноп пламени, превращая несколько человек в обугленные кучки. Антониан прикусил язык, отбил удар копья щитом, и его противника повалил кто-то из гвардейцев. Юноша слышал, что многие ветераны запоминали лица некоторых врагов, которых они убивали на полях сражений, но не мог понять, как можно увидеть человека в такой резне. Все, кто вчера ещё пил у костра и травил байки, смеялся и любил, теперь превратились в безликих живых мертвецов. Если бы у Антониана сейчас спросили его имя, он бы не смог его сказать.

Гвардейцы снова отвели его от самой гущи, прозвучал горн, командир центурии громким и довольно чётким на фоне сражения голосом приказал отступать и перестраиваться. Чары бури обрушились на Рубиновое Войско, начали рвать их строй, давая время на то, чтобы солдаты магистра успели поменяться, и в бой вступили свежие силы.

— Славно бьётесь, господин, — сказал кто-то Антониану, уводя его и суя под нос флягу с чем-то крепким.

Теперь уже затрещало в небесах. Вильмонд с ужасом вскинул голову, когда нечто огромное и пылающее пролетело над Арецетовой Рожью и устремилось в сторону горного хребта. Эриганн пылал, ленты на его мантии пульсировали Мощью так, что у мортуса заскрипело между зубов. На мгновение чародей качнулся, дёрнул головой, и Вильмонд заметил, как перед часовней открылся портал.

— Ты выдала себя, Ветер! — крикнул Эриганн, а его голос эхом прокатился по окрестностям.

Затрубил горн, и со стороны перелесков около гор вырвались всадники, около двух сотен. Вильмонд обернулся — параллельно с ними вышли ещё примерно столько же. Отряды лучников двинулись маршем к мостам, в бой вступали последние сотни Рубинового Войска. Там, на выжженном поле ржи, солдаты смешивались в копошащиеся, словно муравейники, кучи.

Подкрепление уже не спрыгивало в устье, а шло по мостам — камыш горел неугасаемым пламенем, и чёткая желто-красная линия прорезала низину, но баллисты и катапульты продолжали с жутким, громким треском забрасывать пылающей серой режущих друг друга воинов. Кажется, командиры переступили через себя и готовы класть на алтарь победы даже самые последние жизни.

Под часовней затрещало, Вильмонд не был знатоком магии, но