***
В пустошах на краю Сумеречного леса вьюга из снега и пепла рвала и метала, приближая холодные и смертельные объятия к руслу бушующей от непогоды Реи, и выженное серое поле покрылось огромным белесым полотном. Элеарх спрыгнул с коня, размял затёкшие после путешествия из Арецетовой Ржи ноги и прошёл сквозь сборище культистов — едва ли их в вихре последних событий могло набраться хотя бы сотня, но здесь присутствовало абсолютное большинство. Очень много погибших, много сбежавших. Давно уже Культ не собирался полным составом, это было редкостью даже в пик его расцвета, когда некросициары служили Некросу во плоти и приближали его владычество в Век Гнева. Сейчас Культ истощал, сменил название, но видимую суть оставил ту же, что и в самом начале существования.
Вдалеке виднелась граница Сумеречного леса: через эту местность будет идти в Ветмах Лицедей со всем добром, которое смог захватить, пока гнался за кровавым чародеем. Культ считал обязанностью сопроводить его до башни, а потом…
— Какой-то дух, пастор! — окликнули Элеарха.
Тот насторожился — Лицедея бы узнали сразу. Расталкивая некросициаров, Элеарх вышел вперёд и присмотрелся: на пустоши к ним медленно приближалось вытянутое человекоподобное существо в рваном балахоне, водрузившее на плечи огромный меч. Культист положил руку на пояс, нащупал рукоять клинка и пошёл навстречу. По мере приближения, стало видно бледное лицо пришельца с окровавленными глазницами, растянутый в вечной усмешке рот, сжимающий в зубах дымящуюся трубку.
— Назови имя, дух!
— Цитиар, хранитель Цветочной Топи в Сумеречном лесу. Я шёл за тобой, Элеарх…
— И чем обязан такой чести, Цитиар?
Дух ещё шире растянул рот в усмешке и оглянулся. Элеарх снова присмотрелся к дали: сквозь деревья, разгоняя пепельно-снежную метель, из леса выбирались десятки тел. Многие сжимали в руках мечи, копья и луки, среди непримечательных тёмных силуэтов мелькамли красные огоньки и тонкие лучницы, в древесных кирасах.
— Я знаю, какую песню ты поёшь, Элеарх, — скрипуче произнёс Цитиар. — Знаю, сколько моих собратьев так и не увидели Поток по твоей милости. Сколько братьев и сестёр ты стравил и обратил… я искал тебя со времён Века Гнева, Элеарх. И я нашёл тебя, — он тихо рассмеялся, — нашёл тебя!
Тучи над Культом на мгновение разверзлись — Элеарх пригнулся — и с диким рёвом на толпу налетел дракон с золотистой чешуёй, обрекая на смерть почти всех, кто оказалася под его лапами. От тёмного войска ливнем посыпались стрелы дриад, и пустошь между Сумеречным лесом и Реей наполнинались страшными криками.
Элеарх развернулся к духу, и Цитиар лёгким движением подрезал пастора Культа Кровавой Ночи. Он повалился на бок, левой рукой вздыбив снег и мёрзлую землю, второй сжимая зияющую рану на животе.
— Ничего не кончено, дух…
Цитиар размахнулся мечом над головой, чтобы обрушить его на голову культиста, но Элеарх вскинул окровавленную руку и могучей энергией отбросил духа от себя. Проклятые, теперь пастор их узнал, перешли на быстрый шаг, в небо взлетела демоница, расправив нетопирынные крылья и сверкая алыми глазами, и послала губительные чары на головы ещё живых смертных. Элеарх глухо зарычал, чуть не сорвал маску с лица и шёпотом произнёс формулу заклинания. Багровый луч хлестанул Цитиара, сжигая его материальную оболочку, а тело Элеарха медленно растворилось в воздухе, оставив только вздыбывшийся снег и небольшое кровавое пятно.
Глава 9 — Преданные
Глава 9
Преданные
Небеса, налитые свинцово-багровыми тучами, прорезали сотни комет. Они, сжигая воздух, стремительно неслись к земле и вгрызались в неё, словно хищник в плоть, пускали ярко жёлтые струи пламени, расплёскивали её и тонули в расплавленной почве. Горел Сумеречный лес, объяло пламя Арецетову Рожь и Ветмах, рушилась матово-чёрная тень Анхаела, плач и стоны наполнили вспыхнувшую Родину, но вскоре всё закончилось. Ринельгер шёл, словно жнец, по костяному погосту, по лестнице к багровому солнцу в расколотых хвостами комет облаках. Она — госпожа и богиня — звала его, хотела обласкать, прижать к себе, назвать сыном и вестником её воли, а он словно жил ради этого и, всё что он делал до этого, было для неё, во имя счастливого воссоединения. Ринельгер не знал ни имён, ни названий тех мест, откуда она родом. Да и это было не важно. Важно то, что мир, наконец, получил заслуженную кару.
Сердце отбивало жуткий ритм, и его стук эхом разносился по погибшей земле. Каждый шаг — вечность: тягучая, словно топь, капризная и колючая. Но Ринельгер не сбавлял темп. Он протянул руки к солнцу, и кожу обожгло. Сжав зубы, чародей продолжил идти, а из налитого кровью светящегося шара, отбросившего приятные памяти образы, к нему потянулась тонкая ладошка. Ринельгер заскрипел зубами, нечто чёрное схватило его за ноги и тянуло вниз. Рука из крови требовательно поманила к себе, чародей вырвал ногу, сделал шаг. Ещё чуть-чуть и…
Он проснулся в холодном поту от звуков горна, предвещающего скорое сражение. Ночью они с Сенетрой засиделись вдвоём, словно прощаясь и, подвыпив, клятвенно обещаясь друг другу, что обязательно переживут следующий день. Ринельгер налил из ведра полную кружку чистой воды, залпом выпил. В шатёр вошли слуги с вычищенной боевой мантией: чёрный лён с крепким сукном, стальные пластины кирасы, тяжёлый капюшон и сапоги с оковкой полагались всякому боевому чародею Ригальтерийской империи. Ему помогли во всё это влезть, затянули все шнурки, подогнали элементы доспехов, иначе бы Ринельгер сам не справился — руки его дрожали так, будто бы он должен был идти в авангарде.
В шатёр занесли поднос с довольно скромным завтраком: ржаным хлебом, от которого ему хотелось плеваться, кашей с кусочками свинины и полную пинту эля. Ринельгер набросился на «последний ужин», осушил эль и велел вынести поднос и оставить его одного. Керамарийский меч в ножнах лежал на столе, рядом с чёрным лезвием серпа и блестящей оплавленной маской спирита. Чародей закрепил древний клинок на поясе, взялся за новые кожаные полоски и скрыл лицо.
Лагерь гудел: легионеры Ветер и солдаты Ветмаха под крики командиров покидали палатки, тушили костры и, построившись в отряды, уходили на подготовленное для сражения поле. Ринельгера встретил гвардеец магистра, он же отвёл его к её шатру.
— Я пойду в авангарде, миледи, — когда чародей вошёл внутрь, говорил аристократ, что приехал вместе с Анахетом. — Я сражался всю жизнь в первых рядах, и почту за честь снова повести первым войска.
— Так и будет, господин Вирден, — согласилась Ветер. — Нужно выманить их за мосты, чтобы конница смогла где-нибудь развернуться.
— Так точно, миледи, — сказал аристократ. — Разбойники не укроются в камышах!
— Только не кидайтесь на меч, господин, —
