Задуманное мною путешествие носило отнюдь не романтический характер. Пока я занимался сватовством среди народа Гор, до меня донеслись слухи, будто Гулльвейг-Хейд, колдунья-ренегатка из ванов, построила в Железном лесу крепость и лелеет надежду атаковать оттуда Асгард. Вот мне и показалось, что неплохо было бы с нею познакомиться и, возможно, объединить наши силы. Но Железный лес был весьма обширен и прямо-таки насквозь пропитан колдовством; там было оставлено столько разнообразных магических следов, что обнаружить эту Гулльвейг – если, конечно, она находилась там, – я так и не смог. Возможно, она просто пряталась под защитным пологом, сплетенным из великого множества рун; во всяком случае, ее следов я так и не нашел.
Зато я повстречал кое-кого другого. Это была Ангрбода, знаменитая ведьма Железного леса. Безумная, злая и опасная, она жила в самом сердце леса, как бы наполовину пребывая в царстве Хаоса, а наполовину вне его. Подобно мне, она покинула обитель первородного Огня во имя интереса к зарождающимся мирам; подобно мне, она наслаждалась новыми, ранее не знакомыми ощущениями, и, разумеется, она была обольстительна, как все демоны. Темнокожая, с длинными темными волосами, пальцы рук и ног украшены сверкающими кольцами, а глаза горят, как раскаленные угли. Каждый мускул ее тела, каждый ее нерв были заряжены той самой сексуальной энергией, о которой я, сам того не сознавая, все это время мечтал. И вот теперь моя мечта воплотилась в действительность; и моя, ставшая нестерпимой, жажда была, наконец, удовлетворена.
Мы провели вместе несколько ночей и оба не меняли человечьего обличья. Правда, изредка мы все же превращались в различных животных и резвились, носясь по лесу, охотясь, все разрушая на своем пути и повсюду пытаясь воссоздать Хаос, пока меня не охватила смертельная усталость. Вкусы Энджи были сопряжены с насилием, и у меня болел буквально каждый дюйм тела. Нет, я отнюдь не жалуюсь! Мне просто требовалось немного отдохнуть и прийти в себя.
И я снова вернулся в объятья Сигюн – к ее кулинарным шедеврам, увлечению лютневой музыкой в исполнении Браги, к ее ласке и вниманию, с которыми она неизменно относилась к Вашему Покорному Слуге, к ее странной близости со всеми формами и проявлениями живой природы. Это последнее свойство, пожалуй, раздражало меня больше всего; Сигюн вечно была окружена всевозможными лесными тварями – птицами, енотами, белками и тому подобным, – которые стрекотали и болтали без умолку.
– Прошу тебя, дорогой, будь поласковее с моими маленькими друзьями, – говорила она, когда я сердито сбивал мышь-полевку, ловко взбиравшуюся по занавеске у нас в спальне. – Никогда ведь не знаешь наперед. А вдруг однажды эта маленькая мышка тебе понадобится?
Вот вы, ребята, наверняка поспешили обвинить меня в неверности, но вы же сами видите, какова была Сигюн. Кстати сказать, именно Энджи и помогла мне впоследствии вполне неплохо с ней уживаться. Большую часть времени я проводил в Асгарде, но когда домашний уют мне окончательно осточертевал, я сбегал в Железный лес к своей любовнице. С концепцией моногамии я был, разумеется, знаком, но она казалась мне – как, впрочем, и боль, и лютневая музыка, и поэзия, – чем-то совершенно бессмысленным.
Сигюн в целом спокойно относилась к моим походам на сторону. Разумеется, она любила иной раз пожаловаться подружкам на мой зверский сексуальный аппетит и мою неверность, но вряд ли ее это так уж сильно удивляло. В мире Сигюн мужья частенько ходили налево, но всегда возвращались к своим верным женам, и те, демонстрируя всепрощение, тут же принимались печь пирожки, лечить раны и возлагать прохладную руку на разгоряченный лоб супруга. Месть обычно проявлялась позже – в виде нескончаемых головных болей, как только супруг выражал желание лечь в постель, мимолетных ядовитых замечаний и прочих проявлений женской змеиной сущности. Кстати насчет змей – я прекрасно понимал, что придет и мой черед платить по счетам, так что не думайте, будто я так легко отделался[58]. Один знал, что делает, заключая наш брак. Впрочем, тогда я был почти доволен собой и жизнью. Мне казалось, что я сумел примирить две противоборствующие стороны моей натуры. Я терпимо относился к Сигюн, одновременно наслаждаясь любовью с Ангрбодой, и ухитрился убедить себя, что наше с Энджи кувырканье в Железном лесу – это нечто вроде моего скрытого протеста против власти Старика.
Знаю, знаю: я действительно несколько отвлекся от цели. Возможно, Один именно этого и хотел. Возможно, так он надеялся остановить меня, помешать мне натворить бед, для чего и держал меня в состоянии постоянного полового истощения.
Но, как бы замечательно ни складывались поначалу наши с Ангрбодой отношения, со временем наша… хм… активность неизбежно должна была принести плоды. У демонов частенько случается… ну, скажем, экзотическое потомство, вот и у нас с Энджи это произошло. Наша с ней связь продолжалась уже больше года, и в итоге она одарила меня тремя отпрысками: умненьким волчонком-оборотнем Фенриром, дочечкой-полутрупом по имени Хель и гигантским змеем Ёрмунгандом. Этот змей и оказался той последней соломинкой, которая сломала наши отношения.
Ну не выношу я змей, хоть расстреляйте меня! Но Энджи вечно переходила границы. Мы ссорились – точнее, она со мной ссорилась: заявляла, что я обязан нести ответственность за свои поступки, и обвиняла меня в том, что я этой ответственности боюсь; говорила, что чувствует себя изнасилованной и выброшенной на помойку; а под конец совсем вышла из себя, с визгом на меня набросилась и велела немедленно убираться вон и возвращаться к жене, которую, как она теперь понимает, я никогда и не собирался бросать. В общем, она пожелала мне долгой и счастливой семейной жизни, и я окончательно вернулся в Асгард, более или менее успокоенный и испытывая облегчение от того, что теперь Одину придется решать, что делать с моими детишками – Фенни, Хель и Ёрмунгандом.
Ну, решить вопрос со змеем было проще всего. Ёрмунганд к этому времени так сильно вырос, что только океан и мог принять его в свои воды
