— Задремал? — Голос Сокольского вывел его из задумчивости.

— Да нет! — тут же отозвался Слава, садясь на постели и поджимая под себя ногу.

— Ты и впрямь, как Сивка-Бурка: сразу же "как лист перед травой". Расслабься.

Сокольский закрыл планшет и посмотрел на своего нового агента задумчивым взглядом. Ольгин уже отметил, что у Игоря Сокольского неожиданно выразительные, очень ясные глаза, так что даже в слабом освещении дешёвой люстры мотеля этого невозможно не заметить. Почувствовав неуютность под пристальным взглядом, Ольгин действительно предпочёл снова растянуться на постели.

— Думаешь, можно ли мне доверять? — спросил он.

— Нет, — честно ответил Сокольский. — Если бы не доверял — не взял бы в группу. Думаю, насколько моя оценка твоих способностей справедлива.

— Смотря каких. — Слава закинул руки за голову. — Если тебе нужна грубая сила — это одно, а если мозги…

— Мне нужно и то, и другое.

Ольгин снова сел и на этот раз без труда выдержал взгляд Сокольского.

— Знаешь, по части мозгов — это не ко мне, — признался он. — Если бы я был умнее — я бы сейчас сидел на месте какого-нибудь бизнесмена вроде Лисовского и ему подобных. Драка — вот это моё. Ну, там, слежку заметить, машину водить, тайну сохранить, если надо. А остальное… — Он пожал плечами. — Тут ты промахнулся.

— Ну почему? — Сокольский перестал на него смотреть. — До того, как поколотить своего соперника, у тебя тоже был свой бизнес. Небольшой, но многообещающий.

— Когда это было… Так что мы искали в том доме?

Сокольский вздохнул.

— Некоторое время назад один человек что-то увидел там, и его убили. Не просто убили: его пытали с особой жестокостью, вызнавая, кому он успел передать информацию. — Сокольский на секунду приостановился, когда вошла Инга, но потом продолжил: — Я решил, что эта информация содержалась на флешке, которую он успел скрыть от тех, кто его схватил. Но то, что было на записи, не имело такой уж большой цены, чтобы умирать за это. Да, нам удалось разоблачить парочку человек и мы получили возможность арестовать одного негодяя. Но всё это не стоило того, чтобы терпеть пытки и умереть. Вот я и предположил: может быть, в этом бизнес-центре есть нечто ещё, на что я не догадался обратить внимания?

— Наркотики? — с сомнением предположил Ольгин, но сам себе возразил: — Это тем более не стоит жизни. К тому же, если судить по нашим уважаемым коллегам из наркоконтроля — это уже давно не секрет. А может, тот человек просто не хотел выдавать какого-нибудь своего подельника?

Сокольский покачал головой.

— Нет. Его о подельниках не спрашивали, к тому же он передал послание для меня и упомянул это здание, зная, что я непременно туда пойду и буду искать то, что он спрятал… или увидел.

— Надо было потрясти Шеллера, — предположила Инга.

— Шеллер умер в тюрьме, — поставил её в известность Сокольский. — Сердечный приступ. Полагаю, ему помогли. Такие негодяи просто так от инфаркта не помирают.

— А что Шеллер? — переспросил Ольгин. — Я вроде слышал эту фамилию от Никитина. МСМ хотел подставить его, как своего конкурента.

— Конкурента? Это вряд ли. — Сокольский покачал головой. — Чтобы убрать Шеллера, у МСМ были средства попроще. Незачем было вертеть сложную комбинацию с подставой, и наведением УВР на его след.

— Ну, не знаю… — Ольгин потёр висок. — Я бы, может, лучше соображал, если бы знал подробности. А так… За что можно умереть? Ну, вот за что бы тот человек, которого пытали, согласился умереть?

Инга убрала сумку со второй постели и уселась, вытирая голову маленьким полотенцем.

— Что если это вообще — не наша область? — спросила она прагматично. — Сам как-то говорил, что наше дело ограничено узкими рамками.

Сокольский кивнул.

— Звено цепи? — отозвался он, вспомнив, как говорил об этом Чехову. — Да, мы — всего лишь звено общей цепи. Вот только мы не знаем ни соседних звеньев, ни тем более, где в этой цепи слабое звено… А знаешь, — он повернулся к Ольгину, — в чём-то ты прав. Может быть, нужно подумать, за что тот человек мог умереть, а потом сопоставить с тем, что мы уже обнаружили. Так что не прибедняйся, мозги у тебя работают, как надо. — Он встал. — Пойду пройдусь.

Вечер был холодный и ясный. Выйдя на маленький дворик перед мотелем, Сокольский задрал голову и посмотрел в небо. "За что вообще можно отдать свою жизнь? — подумал он. — Я бы назвал парочку причин, но что делалось в голове у Олега? Вот в чём вопрос… Может быть, его сопротивление было всего лишь отчаянием человека, который понимает, что его в любом случае убьют? Но тогда зачем ему нужно было, чтобы я попал в тот дом? А может, действительно, у него уже в голове всё спуталось? Ясно мыслить в такие моменты невозможно… Или возможно?"

Чего ещё о не знает о своём брате? Вот вопрос, на который тоже не находилось ответа.

Глава третья. Купля-продажа

За сколько можно продать родину? Вопрос может показаться достаточно абстрактным, но в нём кроется вполне конкретный смысл. Вот, во времена СССР, слово Родина (непременно с большой буквы) буквально не сходило с агитплакатов, звучало по всем каналам и поминалось к месту, и не к месту по сто раз на дню. Разве советские граждане, которым навязчиво напоминали, что "родину надо любить", любили её больше? Кто-то может сказать: "Да, больше!" А если подумать — с каким восторгом и благоговением воспринималось всё импортное, от шмоток до музыки. Советский гражданин вслух повторял слова учебника о "загнивающем капитализме", а сам представлял себе заграницу неким раем, где всё есть, где настоящая свобода, которой нет в его совковом существовании. Сколько для такого бредящего заграницей русского человека стоила родина?

А сколько стоит сейчас, когда само слово с большой буквы на каждом углу уже не пишут, да и говорят о родине реже, интимнее, спокойнее? Родина — это люди. Да, в СССР тоже так говорили, но при этом люди подразумевались какие-то абстрактные, инопланетяне наверное, потому что для своих граждан правительство СССР не торопилось создавать нормальные условия существования. Родина — это некие "люди будущего", для которого мы должны подтянуть пояса потуже и трудиться не покладая рук, прекрасно осознавая, что нам самим плоды нашего труда фиг достанутся. Вот приводят в городе Новосибирске студентов, будущих ветеринаров, на мясокомбинат, показывают цеха, полные колбасных изделий, а в самом Новосибирске мясо по талонам, норма — килограмм в месяц на человека. Ну-ка купите килограмм мяса и попробуйте растянуть его на месяц! А колбаса? Вы что, какая колбаса? Куда она девалась с того самого мясокомбината? Элитарные города проедали? Бездонная