Горели всего две лампы: одна на кухне за ширмой, другая около барабанной установки. Этот призрачный свет кое-как растекался по пространству, так что можно было разглядеть силуэт сдвинутой в сторону пальмы. А ещё — какое-то большое, тёмное пятно на полу. Она спустилась вниз, машинально включила верхнее освещение и подошла…
Он лежал, свернувшись, как кот у печки. Только печки никакой не было и поза для него была совершенно неестественная. Она наклонилась, потом опустилась на колени. Она окликала его, пыталась понять, что с ним. Потом её рука наткнулась на что-то липкое, он застонал и пошевелился.
— Что с тобой? О, нет! Кровь!
Он попытался развернуться, и она с готовностью уложила его голову к себе на колени. Он поймал её ладонь. Рука у него была холодная и липкая.
— Надо вызвать скорую… — Она беспомощно оглянулась, не успев заметить, как его лицо исказилось от боли. — Надо позвонить!
Сердце её колотилось, но она не могла сдвинуться с места. Мобильник лежал в сумочке, сумочку она забыла на куче одеял. Чтобы встать и дойти до постели, надо было снять его голову со своих колен, а она не могла это сделать! Просто не могла! Как она положит его на холодный пол? Как отойдёт от него?
— Всё… будет хорошо. — Он наконец смог заговорить, только очень тихо, так что ей пришлось наклониться к самому его лицу. Она гладила его по волосам и всхлипывала, а он снова заговорил: — Брось. Смотри вот…
Он ухитрился убрать одну руку от живота. Сегодня на нём была светлая рубашка и по ней расползалось бурое пятно крови.
— Правда, похоже на ту розу? Помнишь?.. В тот вечер… Полтора месяца. Прошло полтора месяца…
Он шептал всё тише, но она слышала и понимала, о чём он пытается ей сказать.
— Значит, со мной не так, как с другими? — Она плакала, целуя его лицо. — Я поняла, поняла.
— Запомни… Полтора месяца… Целая жизнь…
Рука его отяжелела и выскользнула из её ладони.
* * *
На кладбище она стояла впереди всех и снова не обращала внимания на то, кто что говорит за её спиной. У неё было право находиться здесь и те, кто поверил в это, окружали её, плечами отгораживая от остальных.
Она положила на свежий могильный холм огромную бордовую розу и отступила, стоя в чёрном кружевном платке, тихая и строгая, в полтора месяца успевшая стать женщиной, женой, вдовой…
Она точно знала, что в её жизни будет много мужчин. Может быть, она даже начнёт менять их каждый месяц. Но никогда в её жизни больше не будет того, единственного, так внезапно появившегося перед ней поздним вечером, под фонарём, с розой в руке, и ушедшего загадкой, которую она уже никогда не разгадает.
* * *
(2016 год)
— Кому роза? — спросил Сокольский, забираясь в кабину трейлера и устраиваясь на сидении.
— На кладбище заедем, — странно ответила Инга. — Надо помянуть одного старого друга.
— Вот как… Что за человек?
Она глянула на него, словно раздумывала, стоит ли вообще с ним разговаривать, но потом снизошла до ответа:
— Человек, которому далеко до тебя! — Потом подумала и добавила: — Но и тебе до него — тоже…
Книга 1. Звено цепи. Часть четвёртая. Тайны и компроматы
Глава первая. Лёгкое знакомство
(Лето 2016 года)
— Маслоу — идиот!!
Очередное заявление господина Шалыганова было встречено любопытными взглядами. Впрочем, присутствующие на банкете уже составили себе представление о шумном госте из далёкого Новосибирска. Трезвый он был у всех как кость в горле, а пьяный и вовсе стал неуправляем. Никто уже не мог определить, с чего начался разговор и как они перешли на Маслоу, но у Игоря Валентиновича Шалыганова явно было что сказать своим благодарным слушателям. Поднявшись и бодро размахивая недопитым бокалом, он напористо продолжил:
— Я говорю, что Маслоу — идиот! Почему он поставил в основу своей пирамиды физиологические потребности? Основа всего — это страх! — Он сжал вторую руку в кулак, словно хватал невидимого Маслоу за горло. — Когда животное боится — оно убегает. Оно не мочится, не размножается, не ест, не спит. Оно спасается бегством! Человек недалеко ушёл от животного. Наше тело — и есть животное!
— Вот уж кто животное — так это сам оратор, — негромко предположил серьёзный господин в хорошо сидящем костюме, по фамилии Никитин. Он приходился родственником устроителю презентации, после которой, для избранных, и был устроен этот банкет. Наверное, сейчас не только Никитин жалел, что в число "избранных" угодил новосибирский гость.
— Да! Я — животное! — Шалыганов со стуком поставил бокал на стол, чем вызвал вздохи облегчения у ближайших соседей. — Но я — животное с хорошим слухом. Вы, кстати, тоже животное, хотя и прикидываетесь человеком.
— Вот интересно, а почему вы ставите в основу именно страх? — с мрачной решимостью вступил в спор Никитин, которого тема задела за живое.
— Да потому, что всеми без исключения живыми существами руководит именно страх! И чем примитивнее человек — тем больше страх им руководит. Возьмите американцев!
— Ну, если верить в то, что у них был всплеск рождаемости через девять месяцев после взрыва небоскрёбов — то как раз ими руководит не страх, а потребность размножаться.
— Чушь! — Шалыганов решительно махнул рукой и счастливо удержался на ногах. — Они трахаются от страха… Нет, не так! Они сексом глушат страх! Сами ведь сказали… — Он пощёлкал пальцами. — Как этот фильм называется? Там одна тёлка говорит: "Это как похороны: у всех на уме только секс". Ну, у нормального человека на похоронах что на уме? — Он постучал себя по лбу. — Секс разве? А у американцев — секс!
— Это плюс для их нации, — заметил Никитин, всё ещё сохранявший серьёзное выражение на лице, несмотря на то, что большинство за столом откровенно улыбались теме спора.
— О, да! — Горячо согласился Шалыганов. — Нация, которая начинает трахаться от страха — неистребима! Но! — Он обвёл присутствующих за столом взглядом своих налитых кровью глаз. — Такая нация — это страшная нация!
То, что часть слушателей уже откровенно покатывается со смеху, господина Шалыганова не смущало.
— Чего хорошего можно ждать от нации, которая на похоронах думает о сексе, в момент траура думает о сексе, от страха думает о сексе, при любом катаклизме думает о сексе? Они думают так: "Хорошо, что не я! А раз не я — значит, успею ещё разок трахнуться!"
— Господин Шалыганов! — вмешался один из более пожилых гостей. — Держитесь в рамках! Здесь дамы!
Оратор отмахнулся.
— Дамы поймут! Их, кстати, это тоже касается! Я считаю, что добра от такого народа, который чуть что — бросается в постель, ждать бессмысленно! Всему своё время: время собирать… что там… камни, время бросаться… то есть, разбрасываться, время скорбеть, и время
