— Моя матушка родом из этой провинции и всегда предпочитала видеть на столе вино родного края. Ты бы знал, сколько экспериментов я провела, когда мне стало известно о том, что бутылки трёх 'винных' Дийонских провинций хоть и похожи по цвету и форме, но отличаются толщиной стекла!

Сокурсника мой ответ веселит, но я не обижаюсь.

— И что мы будем с ней делать? — Рен кивает на причину нашей с ним поздней вылазки.

— Аккуратно вернём на место, — пожимаю плечами и убираю бутылку обратно в бар.

— Получается, профессор Обели был отравлен, — молодой человек заметно оживляется. — Как думаешь, в лаборатории смогут установить, какой это был яд?

— Бутылка очень подозрительная, согласна, поэтому на данный момент отравление — единственная версия, но мы ещё не осматривали квартиру.

Пыл Рена несколько утихает. К сожалению, придётся огорчить его ещё сильнее.

— Напомни мне, пожалуйста, продолжительность самого длительного теста на наличие яда?

— Шесть часов, четырнадцать минут, — рапортует молодой человек.

— Вот ты сам и ответил на свой вопрос.

Рен недовольно морщится, а я киваю:

— Если бы полицейские что-то узнали, дядя бы рассказал тебе об этом во время вашей с ним встречи. То же самое с телом. Работа над ним давно закончена, а результат нулевой.

— Так может, он действительно заснул и не проснулся? — ворчит сокурсник.

— Может-может, — отвечаю рассеянно и оглядываюсь по сторонам, — но не будем заранее впадать в отчаяние. Мы ведь даже не огляделись вокруг толком!

Спальня становится последней комнатой, подвергшейся тщательнейшему осмотру, а попросту — обыску. Результата нет.

Рен выглядит расстроенным и вымотанным — того и гляди, упадёт в хозяйское кресло.

— Какие действия предпримем теперь?

Закрывая ящик комода, я его аккуратно придерживаю, чтобы не производить лишнего шума.

— Тебе ничего не показалось странным?

Усталость берёт своё, и мне очень хочется, обернувшись к сокурснику, облокотиться на такой удобный и надёжный с виду предмет мебели. Из последних сил заставляю себя стоять прямо.

— Показалось, — фыркает Рен, — такого идеального порядка как в этой квартире просто не может быть. Как думаешь, не в этом ли кроется отгадка тайны смерти профессора?

Смешно! Я даже позволяю себе улыбнуться.

— Насколько мне известно, за профессором Обели не закрепилась слава мизантропа, отшельника или молчуна. Он нормально общался с людьми. У него наверняка были единомышленники, и с другими учёными он должен был поддерживать связь. Верно?

Глаза молодого человека вновь загораются интересом.

— Ещё как общался! — соглашается он с моим предположением. — Многие одарённые студенты с его помощью смогли найти себе приличные места. У профессора был широкий круг знакомств. Если ученик обладал талантом, но не имел связей, профессор Обели по собственной инициативе и совершенно безвозмездно использовал свои.

— Так почему же мы не нашли ни одного письма? — задаю провокационный вопрос и для усиления эффекта изгибаю левую бровь.

Сокурсник замирает с открытым ртом. Подхожу к нему и пальчиком поднимаю нижнюю челюсть. Единый! Какая непосредственность!

— Мы же всё обыскали! Где они могут быть? — Рен сбит с толку.

— Пока не знаю. Только найти их стоит непременно. Возможно, профессору присылали письма с угрозами.

На лице молодого человека отражается внутренняя борьба, и я не могу оставить это без внимания:

— Тебе что-то известно?

Рен неуверенно качает головой, но немного помолчав, всё же решается.

— Не то чтобы я так уж пристально следил за профессором, но время от времени у нас с ним случались беседы. Последняя состоялась на прошлой неделе, — молодой человек смотрит на меня извиняющимся взглядом, — я бы не сказал, что он был чем-то напуган или обеспокоен. Скорее, наоборот.

— Тем не менее письма нужно найти. Во-первых, он мог не придать угрозе значения. Во-вторых, эта угроза могла быть настолько завуалированной, что профессору не удалось её распознать, за что он и поплатился жизнью.

Я замолкаю.

— А в-третьих? — Рен весь внимание и рассчитывает на продолжение.

— 'В-третьих' нет, но ты меня заинтриговал. Теперь мне хочется узнать, что могло послужить причиной приподнятого настроения преподавателя Академии, когда на носу сессия, и нескончаемая вереница студентов несёт 'хвосты' на проверку.

Вопрос 'Где же они в таком случае хранятся?' написан на лице сокурсника огромными буквами. Я вздыхаю.

— Не знаю. Выходит, мы что-то упустили из виду.

После моих слов в комнате воцаряется гнетущая тишина. Несколько секунд спустя её разрушает выдох Рена, больше похожий на стон.

— Мелина! Мы потратили на обыск без малого два часа!

Теперь выдыхаю я.

— Мне надо подумать!

— Отлично! — молодой человек разводит руками. — Я буду на кухне, чтобы не мешать процессу!

Мой помощник позорно сбегает из спальни, оставляя меня наедине со своими мыслями, точнее, с пустотой в голове. Взгляд невольно останавливается на часах. Подумаешь, второй час ночи! Неужели работа моего мозга настолько зависит от времени суток!

Фыркнув, я отворачиваюсь к окну. Портьеры плотно задёрнуты, как и на остальных окнах в квартире. Это хорошо, иначе наша с Реном авантюра очень быстро перестала бы быть тайной.

Тайны, тайны, тайны… Профессор Обели кажется мене сейчас одной большой тайной. Как жаль, что я не имела чести познакомиться с ним, когда он был ещё жив. Ох, да что толку сетовать на это сейчас! Ведь Рен на кухне ждёт блестящих результатов моего мыслительного процесса!

— Итак! — произношу вслух, но не очень громко. — Почему нигде нет писем?

Перед мысленным взором проносятся десятки полочек и ящичков, осмотренных за вечер. Все они заняты, аккуратно заполнены разнообразными бумагами, предметами, книгами…

— Неужели причина лишь в том, что не нашлось свободного места? — поджимаю губы. — Если он был таким педантом, то мог бы ещё какой-нибудь шкаф купить. Специально для корреспонденции. Комнаты достаточно просторные.

Так почему же их нигде нет? Он их выбрасывал? Или всё же хранил…

А зачем их хранить? Завёл бы записную книжку, и пополнял её новыми адресами…

Допустим, он избавлялся от писем сразу после прочтения. Такому человеку как профессор Обели пишут часто. Одно письмо в день, как минимум. Почту рассылают ежедневно в шесть утра и в шесть вечера. Получается, что письмо, пришедшее во вторник, перед его смертью, он должен был либо выбросить, либо сжечь. Однако все мусорные вёдра в квартире пусты, но это не дело рук домработницы — она только завтрак успела приготовить. Камины тоже не зажигали. Выходит, он их хранил. Вопрос: с какой целью?

В чём профессор Обели видел их важность? Судя по порядку, царящему в каждом уголке квартиры, где нет ничего лишнего, и всё лежит на своих местах, ради каких-то сантиментальных чувств он не стал бы копить гору макулатуры…

Все его труды на видных местах. Воруй — не хочу! А писем нет. Неужели, они были важнее? Если да, то почему?

Информация? Прочитал, оказалась ненужной — выбросил письмо. Оказалась нужной — переписал куда-нибудь. Так ведь искать потом проще.

Люди? Возвращаемся к записной книжке… Множество фамилий и адресов тех, с кем свела его жизнь… Его жизнь. Его собственная жизнь. Жизнь без