Женщина не оборачивается на звук и даже не вздрагивает, когда тёплая рука ложится ей на плечо. Бледно-голубые глаза смотрят на дверь, за стеклом которой виднеется осенний пейзаж: высокие деревья раскинули свои ветви, на которых почти не осталось листьев — все они давно осыпались на землю, создавая пёстрый ковёр, в котором хотелось утонуть.
— Мама, там недавно прошёл дождь, не нужно ходить на улицу, ты легко одета, — мягко говорит Драко, отчаянно желая, чтобы она перевела на него взгляд. Драко безумно хотел, чтобы она посмотрела на него, но Нарцисса, словно никого рядом не было, стояла на месте, не сводя глаз с двери.
Малфой проследил за её взглядом, судорожно вздыхая. Он сам бы с удовольствием вышел на улицу, вдохнул бы свежий воздух, но не мог. У него ещё были дела.
— Хорошо, — словно сдавшись, сказал он, заглядывая в её глаза. — Я скажу Лолли, чтобы она принесла тебе накидку, она проводит тебя.
Драко убрал руку с её плеча, глотая комок горечи, что вдруг сжал горло. Нарцисса медленно направилась к двери и распахнула её, впуская комнату холодный воздух. Мягкими шагами она ступила на каменную дорожку, которая извилинами уходила вдаль.
Малфой резко отвернулся, зажмуриваясь. Из-за отца Нарцисса стала такой. Из-за отца она умерла, оставаясь живой.
В пару шагов преодолев расстояние до бара, он схватил бутылку с огневиски и плеснул себе в бокал. Слишком тяжело смотреть на такую Нарциссу. Она словно неживая, такая бледная, со стеклянными глазами.
Он зажмурился, когда новая порция огневиски обожгла горло.
От Нарциссы пахло дорогой тканью и алкоголем.
***
Гермиона со стоном садится на кровати. Всё тело безумно болит, а когда возвращаются воспоминания, слёзы чуть снова не начитают катиться по щекам. Она ладонью зажимает рот, сильно закусывая губу. Глаза осматривают комнату и натыкаются на распахнутое окно.
Она, словно завороженная, смотрит на него, замечая, как ветер слабо колыхает занавеску, а на светлом ковре, прямо почти под окном, осел пепел. Гермиона спускает босые ноги на пол, с шипением втягивая воздух, когда ткань её нового платья — и кто её одевал?! — неприятно трётся о рассечённую кожу. Игнорируя боль, она медленно ступает по ковру и останавливается прямо напротив окна, за которым — свобода. Свежий ветерок колышет её волосы, а по щеке снова скатилась одинокая слеза. Гермиона стирает её тыльной стороной ладони, замечая красную полосу на руке. Пальцами проводя вдоль раны, она ощущает щипающую боль.
Не заживил.
Она зажмуривает глаза, громко всхлипывая и заглушая этот звук ладонью. Физическая боль не сравнится с моральной. А тот сон, что снился ей ранее, померк с жестокой действительностью.
Кто сказал, что ощущения во сне и наяву одинаковы? Можно смело плюнуть тому обманщику в глаза! Нет ни капельки сходства.
Боль, что была во сне, казалась ласковым поглаживанием по сравнению с тем, что Гермиона пережила наяву. Такое ощущение, будто с каждым ударом он снимал с неё кожу. И это продолжалось почти вечность: замах, свист, удар, крик. И боль, Гермиона стала сплошным комком боли. Плеть рассекала нежную кожу, оставляя кровоточащие рубцы.
Боль приносит удовольствие? Кому?! Ей, срывающей голосовые связки, глотающей слёзы?
Да будь он трижды проклят!
Гермиона с силой ударила по деревянной раме и отшатнулась, прижимая к себе руку, давясь рыданиями и сотрясаясь в злобе. Отойдя на шаг назад от окна, она вдруг метнулась к тумбе, хватая и сбрасывая с неё ночник, который, жалобно звякнув, разлетелся на обломки, осыпая ими пол и ковёр. Резко потянув на себя отвратительное тёмно-бордовое покрывало, она принялась рвать его. Ткань оказалась тонкой, поэтому от усердия Гермионы с продолжительным треском разорвалась. Откинув от себя тёмную тряпку, девушка метнулась к картине, попутно поднимая с пола уцелевший кусок ночника и замахиваясь. Она не целилась, поэтому попала чуть ниже. Зеркало звякнуло и несколько осколков осыпалось на трюмо. Гермиона подлетела к нему, ударяя ладонью по стеклу, скользя вниз, царапая кожу неровностями и выступающими, острыми краями осколков, оставляя после себя красные разводы. Слёзы уже беспорядочно катились по щекам, а тело содрогалось в рыданиях. Ноги не выдержали, и Гермиона осела на пол, чувствуя сквозь ткань упирающиеся в колени осколки. Прижав к себе руку, пачкая светлое платье кровавыми пятнами, девушка согнулась так, что волосы каскадом упали на её лицо.
Звук распахивающейся двери заставил вздрогнуть и обернуться. Когда Драко, лицо которого выражало еле сдерживаемую ярость, подошёл к Гермионе, она вдруг отскочила от него, забиваясь в угол, между распахнутой рамой окна и трюмо. Лицо девушки исказила гримаса боли, страха и злости, а судорожные всхлипы так и не удавалось остановить.
— Грейнджер! — прорычал он, отталкивая раму окна, морщась от боли.
Гермиона сжала зубы, трясясь, как ненормальная. Рыдания уже давно переросли в истерику, а без того большие глаза распахнулись ещё больше, глядя на его лицо.
— Нет! — заверещала она, когда Драко сделал шаг к ней.
Гермиона зажмурилась, спускаясь спиной по стене, сжимаясь, обхватывая руками свои ноги и утыкаясь лицом в колени.
— Нет, нет, нет! Не подходи! Не трогай меня! — кричала она, когда Драко схватил её руки, пытаясь поднять её.
— Грейнджер! — зарычал он, дёргая руку так, случайно задевая ранку, отчего Гермиона зашипела и вскинула на него заплаканное лицо.
Пощёчина отзывается болью, и голова Гермионы резко отворачивается. На бледной коже, слегка покрасневшей от слёз, явственно растекается алое пятно. Искусанные губы распахиваются, поражённо втягивая воздух. Гермиона пару раз моргает, приходя в себя, а затем медленно поворачивается к Драко. Злость ещё не успела охватить её, как он вдруг резко поднимает её и с силой впечатывает в стену, выбивая весь воздух из лёгких.
Ещё не окончательно пришедшая в себя Грейнджер поражённо глотает воздух открытым ртом, как вдруг Драко встряхивает её, и она ударяется затылком, морщась.
— Что это, блять, такое?! — кричит он, а Гермиона борется с желанием сказать, что она и без того всё прекрасно слышит.
И вдруг — осознание.
Гермиона медленно переводит взгляд на его побелевшие пальцы, сильно сжимающие её плечи. Поднимает глаза на его лицо, замечая крайнюю степень ярости. И вдруг эта ярость захлёстывает и её, потому что какого чёрта?!
Руки резко отталкивают его, что не ожидавший такой реакции Драко отшатывается назад, восстанавливая равновесие. Желваки двигаются на его скулах, когда крик Грейнджер режет слух.
— Какого чёрта ты делаешь?! — кричит она, делая два шага к нему.
— Грейнджер… — предостерегающе шипит он, выставляя вперёд руку, но она не слышит его, оглушённая стуком