Драко подошёл к ней из-за спины и вдруг накинул на глаза повязку, завязывая узел на затылке. Гермиона мотнула головой, но он потянул её за волосы, срывая с губ шипение. Плотная ткань не позволяла ничего увидеть, окуная её во мрак, почти такой, что царил в комнате ранее.
— Что ты творишь?..
— Знаешь, Грейнджер, когда притупляешь одно чувство, все остальные обостряются.
Гермиона уже хотела было съязвить, что она осведомлена в столь элементарном факте, как вдруг в комнате раздался нежный звук музыки. Казалось, сотни ангельских арф заиграли, заструились по комнате, охватывая её и зарождая какое-то лёгкое волнение, граничащее с расслабленностью. Вдруг в аккомпанемент вступили ласковые женские голоса, а потом и мужские. Музыка переливалась, ласкала слух, а бархатные голоса, что становились то громче, то тише, порождали мурашки, что бегали по телу.
Рука Малфоя нежно заскользила по её коже, поглаживая живот, поднимаясь выше. Гермиона дёрнулась, но Драко не убрал руку. Напротив, он положил вторую руку ей на поясницу, слегка массируя пальцами, скользя на ягодицы и грубо сжимая их.
— Нет! — отчаянно вскрикнула Гермиона, страшась, что это может продолжиться.
Малфой коснулся округлой груди, оглаживая, сжимая в пальцах сосок, сильнее сдавливая. Гермиона поражённо втянула воздух, вмиг замерев. Он был прав, все чувства обострились почти до предела. Она ничего не видела и, отчаявшись, закрыла глаза, бросая попытки скинуть повязку. Мягкая музыка переливалась в ушах, заглушая его шаги, что создавалось впечатление, будто его тут и вовсе нет. Только нежные руки, трогающие её в откровенных местах, порождая жар, образовывающийся внизу живота, а между разведённых ног становилось влажно.
Гермиона ненавидела себя за это, ненавидела за то, что не могла перестать реагировать на его ласки так, потому что…
Казалось, она вот-вот сойдёт с ума, потому что его горячие, слегка влажные губы коснулись шеи, втягивая нежную кожу и слегка прикусывая, срывая с губ дрожащий выдох, который он ловит губами.
И это толкает за грань.
Страх, смущение оказались далеко позади, там, где была настоящая Гермиона, там, где она никогда бы не позволила касаться себя так. Сейчас была даже не она. Просто оболочка. Просто оголённый комок нервов.
Упругий язык скользит по её нижней губе, и — так чертовски странно! — она распахивает губы, впуская его, сталкиваясь языками, даря ему дрожащий стон. И она могла поклясться, что прежде, чем он оторвался от неё, он зарычал. Так дико, так по-животному, что Гермиона почти захныкала, и вдруг…
Застыла, поражаясь самой себе. Что с ней творится?! Когда она вдруг стала легкодоступной, дрожащей и жаждущей? И всё это по отношению к кому?! К Драко Малфою, школьному врагу!
Она вздрогнула и вскрикнула, когда губы его сомкнулись на соске и втянули в себя. Оторвавшись, Драко подул на влажную кожу, заставив Гермиону попытаться сдвинуться в сторону, но тут же пресечь эту попытку, грубо притянув к себе.
Дыхание его коснулось уха, слегка колыхая волосы, когда он прошептал:
— Будет несколько уроков, Грейнджер, постарайся запомнить их все. В первую очередь, это важно для тебя.
Предотвращая попытку что-то сказать, он почти невесомо коснулся пальцами её приоткрывшихся губ. Хмыкнув ей в волосы, он продолжил свой жаркий и в то же время пугающий шёпот:
— Урок номер один: всегда считай удары. Сегодня их будет всего пять.
Отойдя от неё на шаг, прежде чем Гермиона успела сообразить, что к чему, Драко вскинул плеть. По характерному свисту девушка всё поняла. Глаза её невольно распахнулись, а потом резко зажмурились, когда хлёсткий удар обрушился на нежную кожу левого бедра.
Вскрикнув и дёрнувшись, она с силой сжала зубы, напрягаясь всем телом. Слёзы покатились по её щекам, собираясь на крае ленты, повязанной на глаза, промачивая ткань.
Раздражённый голос Драко пробился к ней сквозь боль:
— Я, кажется, сказал считать! Ну, что же, начнём заново. Будешь пропускать счёт — будем начинать сначала.
Его голос был таким, будто на губах во время произношения этих ужасных слов играла ухмылка. И Гермиона возненавидела его голос, его руки и его самого. Так дико и отчаянно, что в это почти не верилось. Вопрос «как можно настолько ненавидеть человека?» граничил с «как можно быть таким извергом?», пока следующий удар не выбил весь воздух из лёгких.
Гермиона вскинула голову, натягивая путы, чувствуя жгучую, прожигающую боль на спине.
— Один! — всхлипнула она, не веря. Этого просто не может быть! Просто сон. Да-да… Просто страшный кошмар, тот, который снился ей на протяжении многих ночей, только чуть-чуть изменившийся.
Следующий удар заставил её поверить в происходящее. Плеть опустилась на нежную кожу живота, чуть ниже пупка, срывая с губ задушенный вскрик. Цепи жалобно зазвенели, когда она дёрнулась от удара, приходя в себя, насколько это возможно было.
— Два! — рявкнула она, чувствуя безумную злость. Почти такую же сильную, как и боль. Слёзы струились уже по щекам, и она закусила губу.
Драко схватил её подбородок, дёрнув его вниз, высвобождая губу из зубов, слыша шипение Гермионы.
— Не закусывай губу, иначе от боли откусишь её! Ты поняла меня, не закусывай! — рявкнул он, отходя от неё на шаг.
Взгляд проскользил по её бледной коже, спускаясь ниже и натыкаясь на красную полосу от плети. Драко хмыкнул. Он был прав, её кожа просто восхитительна с этими красными полосами, особенно от осознания того, что они нанесены его рукой.
Вскинув плеть, Драко снова опустил удар на тело. Чётко прицелившись, он попал чуть выше груди, самым кончиком плети, отчего Гермиона взвилась, словно уж.
— Три! — заорала она, чувствуя неимоверную боль. Боль, боль, боль. Обжигающая, опаляющая, ноющая, такая ненавистная, непривычная и новая. До чёртиков отвратительная, порождающая самые гнусные желания и мысли, обновляя, увеличивая в разы ненависть. Она, словно змея, заструилась в груди, распаляясь, заставляя сжимать зубы, зажмуривать глаза, чувствуя, как слёзы стекают по щекам.
— Не шевелись! Будешь так извиваться — только себе хуже сделаешь, — нравоучительно вымолвил он, замахиваясь снова.
— Не-ет!
Плеть ударила по рукам, рассекая тонкую кожу. Кровь заструилась по локтям, дальше — к плечам, собираясь возле шеи и скатываясь в углубление ключиц. Грейнджер с шипением втянула ставший вдруг раскалённым воздух. Рассечённая кожа жутко защипала и заныла. Казалось, боль просто оглушила, потому что звуки нежной, медленно льющейся музыки вмиг исчезли. Была только вязкая тьма и визжащая тишина, давящая, будто вот-вот голова разорвётся.
Сил не было просто ни на что. Абсолютно. Фатальная беспомощность обрушилась на Гермиону, сжимая ту в стальных объятиях. Медленно открыв губы, будто зная, что он здесь, и он ждёт, она выдавила тихое “Четыре”. Слёзы уже неконтролируемо катились по щекам, а слабые всхлипы уже ничто не способно было заглушить.
Гермиона дрожала, давясь
