пыли, что шла от шкур Джимми и Цветка.

— Какой-нибудь новой песне меня не научишь? — спросил Эдгар.

Он работал безостановочно. Когда наклонялся, виден был подрумяненный солнцем загривок, толстые пальцы крепко держали щетку. Пол опять и опять поглядывал на него.

— «Мэри Моррисон»? — предложил Пол.

Эдгар согласился. Он обладал приятным тенором и любил разучивать песни, которым его мог научить друг, а потом пел во время разъездов. У Пола был плохонький баритон, зато хороший слух. Однако пел он тихонько, боялся, Клара услышит. Эдгар ясным тенором повторял каждую строчку. Время от времени они оба принимались чихать, и сперва один, потом другой бранили свою лошадь.

Мириам мужчины раздражали. Так немного им надо, чтобы развлечься, даже Полу. Ей казалось, с ним совсем не вяжется, что какой-нибудь пустяк может всецело его поглотить.

Когда они кончили, настало время пить чай.

— Что это за песня? — спросила Мириам.

Эдгар сказал ей. Разговор перешел на пение.

— У нас бывает так весело, — сказала Кларе Мириам. Миссис Доус неторопливо и с достоинством поглощала пищу. При мужчинах она делалась надменной.

— Ты любишь слушать, когда поют? — спросила ее Мириам.

— Только если поют хорошо, — сказала она.

Пол, разумеется, покраснел.

— То есть если голос первоклассный и отшлифованный? — спросил он.

— По-моему, нечего думать о пении, если голос не отшлифован, — сказала она.

— С таким же успехом можно сказать — пока человек не отшлифовал свой голос, он не вправе разговаривать, — возразил Пол. — Люди ведь обычно поют для собственного удовольствия.

— А другим людям это, возможно, не нравится.

— Тогда пускай эти другие люди обзаведутся пробками для ушей, — возразил Пол.

Мальчики рассмеялись. И стало тихо. Пол густо покраснел и ел в молчании.

После чая, когда все мужчины, кроме Пола, ушли, миссис Ливерс сказала Кларе:

— И вы теперь счастливее?

— Несравненно.

— И удовлетворены?

— Да, потому что свободна и ни от кого не завишу.

— И ни по чему не тоскуете? — мягко спросила миссис Ливерс.

— Со всем этим я распрощалась.

От этого разговора Полу стало сильно не по себе. Он поднялся.

— Потом оказывается, что вечно спотыкаешься как раз о то, с чем распрощался, — сказал он. И пошел к коровникам. Каким же остроумным он себя чувствовал, и его мужская гордость торжествовала. Он шел по выложенной кирпичом дорожке и насвистывал.

Немного погодя к нему пришла Мириам; спросила, пойдет ли он на прогулку с ней и с Кларой. Они отправились к стреллейской мельнице. Шли вдоль ручья со стороны Ивовой фермы и, глядя через просеку на краю леса, где под щедрыми лучами солнца пламенела розовая смолевка, за стволами деревьев и тонкими ветвями орешника увидели — человек ведет через канавы рослого гнедого жеребца. Казалось, огромный рыжий конь медленно движется в романтическом танце средь зеленого марева орешника все дальше в тень, будто в далеком прошлом, среди вянущих колокольчиков, что могли бы расцвести для Дейрдре или Изулт.[18]

Все трое стояли зачарованные.

— Быть бы рыцарем, — сказал Пол, — и раскинуть бы здесь шатер. Вот бы красота.

— И заточить нас в нем? — подхватила Клара.

— Да, — ответил он, — и чтоб вы пели со своими служанками, склонясь над вышиванием. А я нес бы ваше знамя — бело-зеленое с лиловым. И на моем щите рядом с женщиной-воительницей были бы вытеснены буквы ОПЖС.[19]

— Вы, конечно, сражались бы за женщину куда охотней, чем дали бы ей самой сражаться за себя, — сказала Клара.

— Несомненно. Когда она сама за себя сражается, она точно собака перед зеркалом — ее приводит в ярость собственная тень.

— А зеркало — это вы? — презрительно усмехнулась Клара.

— Или тень, — ответил он.

— Боюсь, вы чересчур умны, — сказала она.

— Что ж, а вам я предоставлю быть добродетельной, — со смехом возразил он. — Будьте добродетельной кроткой девой, а уж мне позвольте быть умным.

Но Клара устала от его легкомыслия. Глядя на нее, Пол вдруг заметил, что, когда она вскидывает голову, лицо у нее становится не презрительное, а несчастное. Сердце его исполнилось нежности ко всем. Он повернулся и мягко заговорил с Мириам, на которую до тех пор не обращал внимания.

На краю леса они повстречали Лимба; худощавый, загорелый сорокалетний человек этот арендовал стреллейскую мельницу и превратил ее в животноводческую ферму. Он небрежно, словно бы устало держал недоуздок могучего жеребца. Все трое остановились, давая ему перейти по камням первый ручей. Пол с восхищением смотрел, как пружинисто ступает громадный конь, олицетворение неисчерпаемой мощи. Лимб остановился перед ними.

— Скажите отцу, мисс Ливерс, три дня назад его телята сломали нижний забор и разбежались, — сказал он странным тонким голосом.

— Который забор? — робко спросила Мириам.

Огромный конь тяжело дышал, рыжие бока ходили ходуном, голова опущена, из-под холки подозрительно смотрят великолепные глазищи.

— Пройдемте немного, — ответил Лимб, — и я вам покажу.

Фермер со своим жеребцом пошли впереди. Жеребец отскакивал вбок, так что тряслись белые «щетки» над копытами, и вид у него был испуганный, как когда переходил ручей.

— Брось дурачиться, — любовно сказал коню хозяин.

Небольшими прыжками жеребец поднялся на берег, потом, разбрызгивая воду, картинно перешел второй ручей. Клара шла с какой-то мрачной беззаботностью и глядела на него то ли завороженно, то ли презрительно. Лимб остановился и показал на забор под ивами.

— Вон видите, где они прорвались, — сказал он. — Мой работник три раза загонял их назад.

— Вижу, — покраснев, ответила Мириам, словно это она виновата.

— Заглянете к нам? — спросил фермер.

— Нет, спасибо, мы лучше пройдем к запруде.

— Ну, как хотите, — сказал Лимб.

Конь негромко заржал, радуясь, что дом уже так близко.

— Он рад, что вернулся, — сказала Клара, с интересом наблюдая за ним.

Они вошли в калитку и увидели: навстречу от большого дома идет невысокая темноволосая взволнованная женщина лет тридцати пяти. Волосы ее тронуты сединой, темные глаза горят. Она шла, заложив руки за спину. Брат прошел вперед. Увидев ее, громадный гнедой жеребец опять заржал. Она порывисто подошла к нему.

— Вернулся, мой мальчик! — с нежностью сказала она коню, а не брату. Конь подался к ней, наклонил голову. Она осторожно сунула ему в пасть сморщенное желтое яблочко, которое до той минуты прятала за спиной, потом поцеловала его подле глаз. Конь ответил глубоким, довольным вздохом. Она обняла огромную голову, прижала к груди.

— До чего хорош! — сказала ей Мириам.

Мисс Лимб подняла темные глаза. Взгляд ее устремился на Пола.

— А, мисс Ливерс, добрый вечер, — сказала она. — Вы нас тысячу лет не навещали.

Мириам представила своих друзей.

— Ваш конь славный малый! — сказала Клара.