Луи Трейверс, теперь его любовница. То была дерзкая, развязная бабенка, она насмешничала над Полом и, однако, заливалась краской, если он после работы шел с ней до станции.

В следующий раз он пошел повидаться с Мириам в субботу вечером. Она ждала его и зажгла в гостиной камин. Остальные, кроме матери, отца и младших детей, ушли из дому, и в гостиной они оказались вдвоем. Комната была длинная, низкая и уютная. На стене висели три его маленьких наброска, а на каминной полке его фотография. На столе и на высоком старом фортепиано розового дерева стояли кувшины с разноцветными листьями. Он сел в кресло, Мириам пристроилась на коврике перед камином у его ног. Опустилась на колени, будто в молитве, и на ее красивом задумчивом лице играли теплые отсветы пламени.

— Как тебе показалась миссис Доус? — спокойно спросила она.

— Она не очень-то приветлива, — ответил Пол.

— Но, по-твоему, она красивая, да? — глухо спросила Мириам.

— Да… сложена хорошо. Но ни капли вкуса. Кое-что мне в ней нравится. А у нее правда тяжелый характер?

— Не думаю. По-моему, просто ей муторно.

— Почему?

— Ну… а тебе понравилось бы на всю жизнь оказаться связанным с таким вот Бакстером?

— Чего ради тогда она выходила за него замуж, если он так скоро ей опротивел?

— Чего ради! — с горечью повторила Мириам.

— И, на мой взгляд, они подходящая парочка, она ему не уступит, — сказал Пол.

Мириам склонила голову.

— Вот как? — насмешливо вопросила она. — С чего ты взял?

— Погляди на ее рот… он создан для страсти… а посадка головы… — Он откинул голову так же вызывающе, как Клара.

Мириам наклонилась еще ниже.

— Верно, — сказала она.

Посидели молча, он задумался о Кларе.

— А что тебе в ней понравилось? — спросила Мириам.

— Не знаю… кожа, и весь ее склад… и ее… не знаю… какая-то в ней есть неистовость. Я вижу ее как художник, вот и все.

— Понятно.

Он удивлялся, ну почему Мириам так странно пристроилась на коврике и такая она грустная. Его взяла досада.

— А вот тебе она не нравится, да? — спросил он девушку.

Мириам подняла на него большие, ослепительно черные глаза.

— Нравится, — ответила она.

— Нет… не может быть… по-настоящему нет.

— Ну и что? — медленно промолвила Мириам.

— Да не знаю… может, она потому тебе нравится, что у нее зуб против мужчин.

Скорее, еще и поэтому миссис Доус понравилась ему самому, но он-то этого не понял. Опять они сидели молча. Пол хмурил брови, что вошло у него в привычку, особенно когда он бывал с Мириам. Ее пугали эти морщины, хотелось разгладить его лоб. Казалось, это печать человека, который живет в Поле Мореле, но ей чужд.

Среди листьев в кувшине были и алые ягоды. Пол дотянулся, сорвал несколько веточек.

— Почему, если приколоть к твоим волосам красные ягоды, ты станешь похожа на колдунью или на жрицу, но вовсе не на гуляку?

Мириам засмеялась, в смехе явственно звучала боль.

— Не знаю, — сказала она.

Горячими, сильными руками он беспокойно крутил веточку.

— Ну отчего ты не можешь посмеяться? — сказал он. — Ты никогда не смеешься попросту, весело. Ты смеешься только чему-нибудь странному, несообразному и как-то так, будто тебе от смеха больно.

Мириам понурилась, словно он ее бранил.

— Ну что бы тебе хоть раз посмеяться надо мной… ну хоть разок. Я чувствую, нам стало бы легче дышать.

— Но… — Мириам посмотрела на него испуганно, как бы через силу. — Я же смеюсь над тобой… конечно, смеюсь.

— Никогда! Вечно какая-то напряженность. Когда ты смеешься, мне плакать хочется. Этот смех словно знак, что ты страдаешь. Ты самую душу мою заставляешь хмуриться, погружаешь меня в горькие мысли.

Медленно, безнадежно Мириам покачала головой.

— Но я совсем этого не хочу, — сказала она.

— С тобой я вечно такой возвышенный, будь оно все неладно! — крикнул Пол.

Мириам молчала, думала: «А что ж ты не станешь другим?»

Но он видел ее поникшую, печальную и, казалось, разрывался надвое.

— Понимаешь, сейчас осень, — сказал он, — в такую пору всякий себя чувствует бесплотным духом.

И опять они молчали. Присущая их встречам странная печаль бесконечно волновала Мириам. Пол ей казался прекрасным — глаза его темнели, становились глубокие-глубокие, как бездонные колодцы.

— Ты делаешь меня таким возвышенным! — пожаловался он. — А я не хочу быть возвышенным.

Чуть причмокнув, она вынула изо рта палец и глянула на Пола едва ли не с вызовом. Но все равно в ее огромных темных глазах раскрывалась ее беззащитная душа и во всем ее облике ощущался тоскливый призыв. Если бы мог он поцеловать ее поцелуем возвышенным и чистым, он поцеловал бы. Но так он не мог ее поцеловать, а по-другому с нею, казалось, невозможно. И она томилась по нему.

Он коротко засмеялся.

— Ну ладно, — сказал он. — Возьми французский учебник и займемся… займемся Верленом.

— Хорошо, — глухо, почти смиренно сказала Мириам.

Она встала и взяла книги. И такая жалость всколыхнулась в нем, когда он посмотрел на ее нервные, красноватые руки, так отчаянно хотелось утешить ее, поцеловать. Но ведь не смел он… или не мог. Что-то его удерживало. Его поцелуи были для нее грешны. До десяти они читали, потом пошли в кухню, и с ее отцом и с матерью Полу опять стало весело. Темные глаза его блестели, в нем было какое-то особое обаяние.

Когда он пошел в сарай за своим велосипедом, оказалось, передняя шина проколота.

— Принеси в каком-нибудь кувшине немного воды, — сказал он Мириам. — Вернусь я поздно, и мне здорово влетит.

Он засветил фонарь-«молнию», снял куртку, перевернул велосипед и поспешно принялся за починку. Мириам принесла миску с водой и, стоя рядом, следила за его работой. Она любила смотреть на его руки, когда они заняты делом. Он такой гибкий и сильный, и даже когда спешит, в движениях его чувствуется какая-то особая непринужденность. За работой он, похоже, забыл о ней. А ей так нравится, когда он чем-то увлечен. Хорошо бы провести руками по его бокам. Ей всегда хотелось его обнять, но только пока в нем самом не пробудилось желание.

— Ну вот! — сказал он, порывисто поднявшись. — Ты бы могла сделать быстрей?

— Нет! — со смехом ответила Мириам.

Он распрямился. Стоял к ней спиной. Она положила руки ему на бока и быстро провела сверху вниз.

— Какой ты большой! — сказала она.

Пол засмеялся, что-то в ее голосе его покоробило, но под ее руками огненная волна взмыла у него в крови. Казалось, это начало в нем ей невдомек. Словно он неодушевленный предмет. Всегда ей невдомек, что он мужчина.

Он включил велосипедный фонарик, приподнял и с силой опустил машину на пол сарая, проверяя,