ты праведен и добродетелен, то для чего же не хотел умереть от меня, строптивого владыки, и наследовать венец мученика?...Устыдися раба своего, Шибанова; он сохранил благочестие перед царем и народом; дав господину обет верности, не изменил ему при вратах смерти. А ты, от единого моего гневного слова, тяготишь себя клятвою изменников; не только себя, но и душу предков твоих; ибо они клялися великому моему деду служить нам верно со всем их потомством. Я читал и разумел твое писание. Яд аспида в устах изменника; слова его подобны стрелам. Жалуешься на претерпенные тобою гонения; но ты не уехал бы ко врагу нашему, если бы мы не излишно миловали вас, недостойных!»

Затем, чтобы изобличить бесчестье Курбского, напоминает ему, что не всегда воевода оказывался достойным своей славы: когда хан разбит был под Тулой, князь праздновал победу, вместо того чтобы преследовать отступающее войско; когда у стен Казани буря разметала корабли и вода поглотила оружие и припасы, он, «как трус», думал лишь о бегстве; когда русские взяли Астрахань, не было его в их рядах; когда речь зашла о взятии Пскова – сослался больным. «Если бы не ваша строптивость (Адашева и Курбского), то Ливония давно бы вся принадлежала России. Вы побеждали невольно, действуя как рабы, единственно силою понуждения».

Потом пытается оправдать собственные преступления: он считает, что государь никому ни в чем не должен отдавать отчет. Его безнаказанность – от Бога:

«Бесстыдная ложь, что говоришь о моих мнимых жестокостях! Не губим сильных во Израиле; их кровию не обагряем церквей Божиих; сильные, добродетельные здравствуют и служат нам. Казним одних изменников – и где же щадят их?.. Много опал, горестных для моего сердца; но еще более измен гнусных, везде и всем известных... Доселе владетели российские были вольны, независимы; жаловали и казнили своих подданных без отчета. Так и будет! Уже я не младенец. Имею нужду в милости Божией, Пречистыя Девы Марии и святых угодников; наставления человеческого не требую. Хвала Всевышнему, Россия благоденствует; бояре мои живут в любви и согласии; одни друзья, советники ваши, еще во тьме коварствуют. Угрожаешь мне судом Христовым на том свете; а разве в сем мире нет власти Божией? Вот ересь манихейская! Вы думаете, что Господь царствует только на небесах, диавол во аде, на земле же властвуют люди; нет, нет! Везде Господня держава, и в сей и в будущей жизни. Ты пишешь мне, что не узрю здесь лица твоего ефиопского; горе мне! какое бедствие! Престол Всевышнего окружаешь ты убиенными мною; вот новая ересь! Никто, по слову апостола, не может видеть Бога... К довершению измены называешь ливонский город Вольмар областию короля Сигизмунда и надеешься от него милости, оставив своего законного, Богом данного тебе властителя... Великий король твой есть раб рабов; удивительно ли, что его хвалят рабы? Но умолкаю; Соломон не велит плодить речей с безумными; таков ты действительно».

Андрей Курбский с презрением отвечает, что царь унижается до лжи и оскорблений, которыми пестрит его письмо: «Стыдно должно быть тебе, как старухе, отправлять столь плохо составленное послание в страну, где достаточно людей знают грамматику, риторику, диалектику и философию... Я невинен и бедствую в изгнании... Подождем мало, истина недалеко».

Новое письмо царя Курбскому, которого он называет трусливым предателем: «Я знаю о моих беззакониях, но милосердие Божие не знает границ; оно спасет меня... Я не хвастаюсь своею славою. Эта слава не принадлежит мне, а лишь Господу одному... В чем же виновен я перед вами, друзьями Адашева и Сильвестра? Не сами ли вы, лишив меня любимой жены, стали истинной причиной проявления моих человеческих слабостей? Как можете говорить о жестокости вашего государя вы, которые хотели отнять у него трон вместе с жизнью!.. Князь Владимир Андреевич, которого вы так любили, имел ли он какое-то право на власть по своему происхождению или личным качествам?.. Прислушивайся к голосу Божественного провидения! Возвращайся сам, подумай о своих поступках. Не гордость заставляет меня писать к тебе, но христианское милосердие, чтобы ты смог исправиться и спасти душу».

Эта странная переписка продолжалась с 1564 по 1579 год, иногда с довольно значительными перерывами. От одного послания к другому собеседники буду приводить одни и те же аргументы, обрушивать друг на друга одни и те же упреки. Андрей Курбский, выдающийся представитель бояр, смотрит на эту аристократическую касту как на призванную Богом, чтобы давать советы царю. Никто другой, кроме этих людей, окружающих трон, не может способствовать процветанию России. Истребив друзей Адашева и Сильвестра, которые всегда давали царю разумные советы, Иван превысил свои права государя и утвердил преступный деспотизм, от которого страна никогда не оправится. Иван настаивает на Божественном начале своей власти, отказывается признать ту положительную роль, которую играют бояре и Дума, не считает себя виновным перед Богом. «До сих пор русские владетели не давали отчета никому, вольны были подвластных своих жаловать и казнить, не судилися с ними ни перед кем... Жаловать своих холопей мы вольны и казнить их также вольны». Царь, избранный Богом, обладает неограниченной властью, восстание против которой и просто критика – кощунство. Даже самые неразумные, жестокие и беззаконные его решения подданные должны уважать, как послания Бога, посадившего его на трон. Восстать против государя – не просто политическое преступление, смертельный грех. «Мы, смиренный Иван, царь и великий князь вся Руси милостию Божией, а не неверной волею людей» – подписывает послания «избранному», а не «наследному» королю Польши русский царь.

Между тем Андрей Курбский становится советником Сигизмунда-Августа. Его ненависть к царю столь велика, что он подталкивает своего нового покровителя к укреплению союза с татарами. Он не рассчитывает, что ободренные этим неверные, быть может, захватят добрую половину его родины и осквернят церкви, в которых он сам еще недавно молился. Им движет надежда на то, что поражение русских заставит бояр пойти на убийство Ивана, тогда беглецы смогут вернуться с высоко поднятой головой в свой дом, свободный от тирана.

Наконец Девлет-Гирей выступает в поход и останавливается недалеко от Рязани. Город героически сопротивляется, отражает приступы, а бояре Алексей и Федор Басмановы, подоспевшие со свежими войсками, преследуют отступающих татар. Опасность на юге ликвидирована, но неожиданно возникает на западе – польско-литовская армия под командованием Радзивилла и Курбского пытается захватить Полоцк, которым не так давно завладели русские. Эта попытка заканчивается провалом.

Двойная победа его воевод должна была бы ободрить Ивана. Действительно, он щедро награждает отличившихся военных. Но после предательства Курбского его гложет беспокойство, которое с каждым месяцем становится все сильнее. Несмотря на то что главные товарищи Адашева и Сильвестра казнены или сосланы, он чувствует себя окруженным заговорщиками. С тревогой вглядывается в лица бояр. Если они говорят свободно, значит, лгут. Если замолкают, значит, вынашивают против него предательские планы. Он надеется на новые разоблачения и недоволен тем, что их слишком мало. У митрополита Афанасия нет ни энергии, ни авторитета, чтобы давать ему советы и успокаивать его. Теперешние фавориты – Алексей Басманов, Михаил Салтыков, Афанасий Вяземский, Иван Чеботовый – подогревают его подозрительность, жестокость, сладострастие. Внезапно в начале зимы 1564 года Иван решает уехать из столицы в неизвестном направлении, вверив себя воле Божьей. Третьего декабря на заснеженной площади Кремля множество саней, в которые слуги укладывают сундуки с золотом и серебром, иконы, кресты, драгоценные вазы, посуду, одежду, меха. Это не просто отъезд – переезд. В Успенском соборе в присутствии бояр митрополит Афанасий благословляет царя на путешествие, цель которого не ведома никому. Иван, царица и два его сына, семи и десяти лет, садятся в сани. Некоторые сановники, фавориты и слуги – в другие сани. Сбежавшийся народ пытается выяснить: «Куда направляется царь?», «Почему он нас оставляет?», «Надолго ли?» Наконец нескончаемый караван трогается, оставив за собой охваченную беспокойством толпу. Наступившая оттепель заставляет царя оставаться в течение двух недель в селе Коломенском. Когда дороги позволяют, едет в Троице-Сергиев монастырь. Под Рождество со свитой и багажом прибывает в Александровскую слободу на севере от Владимира.

В течение тридцати дней боярская Дума не имеет никаких вестей от государя. Третьего января 1565 года чиновник Константин Поливанов привозит митрополиту Афанасию два письма Ивана. В первом тот перечисляет беспорядки, предательства, преступления, учиненные дворянством, сановниками и воеводами, которые разворовывали казну, плохо обращались с крестьянами, отказывались защищать родную землю от татар, поляков, германцев. «Если я, движимый правосудием, объявляю гнев недостойным боярам и чиновникам, то митрополит и духовенство вступаются за виновных, грубят, досаждают мне. Вследствие чего, не хотя терпеть ваших измен, мы от великой жалости сердца оставили государство и поехали, куда Бог укажет нам путь».