Я не могла задеть его еще сильнее. А мой татуированный придурок был более чем доволен, наблюдая как страх и унижение перекосили лицо старика.

— Да, — усмехнулась я. — Именно так.

Не знаю, откуда только все это безобразие всплыло?

— Я не думал… — путался он. — Они пришли за тобой?

Мой отец поднял обе руки и провел ими по ежику коротких волос.

— Иисус, — он тряс своей головой. — Я никогда бы не подумал…

Тело Декса согрело мою спину, когда он шагнул вперед. Он уперся локтями в дверную коробку, обхватив меня за плечи.

— Тебе никогда не было дела. Не стоит заблуждаться, выставляя себя хером, если ты просто идиот.

Он ощетинился, его рот открылся, чтобы ответить или сказать гадость человеку, моложе его.

Их спор был не окончен. Но это было не важно.

— В любом случае, это не имеет значения. Мне нужно знать, деньги у тебя?

Его лицо не предвещало ничего хорошего.

— Риззи.

— Да или нет.

Мой отец надул губы и выпустил воздух.

— Не совсем.

Я приготовилась к худшему, вполне возможно для него и двадцать баксов существенная сумма.

— Сколько?

— Черт, — его губы снова надулись. — Ты не хочешь войти и поговорить об этом?

— Нет, — мы с Дексом ответили в один голос. Тем более что эта женщина все еще был там. Отвратительно.

— У тебя пять минут, чтоб спуститься к нам вниз, — сказал Декс. — Дай мне свои ключи.

Мой отец отступил назад, свирепо нахмурившись.

— Что?

— Твои ключи. Отдай их мне.

— Какого черта я должен?

Может он и не знал, но я знала. Я протянула ему ладонь.

— Мы не можем позволить тебе уйти.

— Я не уйду, — ответил он, и я почувствовала грубое согласие с просьбой Декса.

Эта была только моя битва, не чья-либо еще. Я продолжала держать перед ним ладонь и ждать. Он не отдал ключи немедленно. Лицо моего отца сменило кучу выражений, пока он, наконец, не развернулся и не вошел в комнату. До нас донесся шепот двух голосов, перебивающих друг друга, а потом он вернулся и бросил связку ключей на мою ладонь.

— Пять минут, — сказал Декс позади меня, и я увидела женщину, которая двигалась по комнате.

Женщина, одетая в одежду моего отца. Женщина, которая была бы похожа на мою мать, если бы я прищурилась и видела все расплывчато.

Я вздохнула. Я не могу сконцентрироваться сейчас на том, как я разочарована в человеке, которого называла своим отцом.

***

Неловко даже начинать описывать обстановку, которая воцарилась в грузовике Лютера или напряжение за столом в пиццерии.

Напряжение, которое я даже не могу описать подходящими словами.

— Риззи, — начинал он говорить много раз, но Декс каждый раз затыкал его.

— Не надо, — рычал мой темноволосый мужчина.

Я не делала ни малейшего усилия переубедить Декса, что я хочу поговорить с отцом, потому что я действительно не хотела.

— Риззи, — снова твердил он, а мы пропускали мимо ушей.

Моя мама. Моя бедная, красивая, милая мама любила этого человека. Он был для нее целым миром, несмотря на то, что он оставил ее с двумя маленькими детьми. Она любила его, хотя он никогда не звонил, никогда не помогал деньгами, не помогал ни одним чертовым полезным делом.

Ярость бурлила по моим венам.

Если бы я знала раньше все, что знаю сейчас…

Что я полагалась на самолюбивого мужика-шлюху…

Я потянулась к руке Декс и накрыла его пальцы своими. Он строго посмотрел на меня. Напряжение кипело под его кожей, и я не могла понять, что конкретно так его подогревает, но в принципе вариантов было немного.

Декс не был моим отцом. Ни в малейшей степени. И я любила его.

— Я взял у них двадцать, но на руках у меня только восемнадцать.

Окей, это не так кошмарно. Разница в две тысячи долларов не была так уж плоха, как я ожидала. Но опять же, я вообще не ожидала, что он станет занимать двадцать тысяч долларов. Елы-палы.

Сколько денег у меня на сберегательном счету? Я попыталась прикинуть в уме.

Двенадцать сотен. Может даже пятнадцать…

Пальцы обхватили мое предплечье. Декс издал горловой звук, который привлек мое внимание куда сильнее, чем прикосновение пальцев.

— Даже не думай об этом, — предупредил он строгим голосом.

Откуда, черт побери, он знает мои мысли?

— О чем?

— Мы не воспользуемся твоими деньгами, — он сжал мою руку. — Мы говорили об этом. Мы все обсудили, ведь верно?

Это именно то, на чем мы с ним сошлись во мнениях. Я кивнула ему, игнорируя любопытный взгляд отца.

Декс повернулся к нему, его глаза сузились

— Тебе нравится это, взрослый мужик? Твоя дочь предлагает заплатить за решение твоих проблем? Она подчистит за тобой дерьмо? Похоже, тебе этого и нужно? Ты будешь разбрасывать дерьмо, а остальные подчищать его за тобой.

Было просто невозможно не услышать, как Курт Тейлор скрипит зубами или то, как он наклонился над замасленным столом.

— Ты ни черта обо мне не знаешь.

— Я знаю достаточно.

— Ты не знаешь ни одной чертовой…

— Ты считаешь, я не знаю ничего из того, что мне нужно знать о тебе? Я знаю все, что нужно, и, дай-ка скажу, я не впечатлен. Ты первоклассное ссыкло, Тейлор, и ты настоящий придурок, — Декс словно выплевывал каждое слово.

Вот черт. Они говорили так громко, что на нас стали оглядываться из-за соседних столиков. Я схватила Декса за бедро, стараясь его успокоить. Но это не простая задача, когда он вышел из себя.

Хотя он защищал меня, я не могла допустить, чтобы они подрались из-за такой фигни.

— Что мы будем делать? — спросила я, обращаясь к обоим.

Донор спермы откинулся на сиденье, скрестив руки на груди. Сходство между ним и Сонни было просто поразительным. Те же глаза, телосложение, то же придурошное отношение.

— Я разберусь с оставшимися двумя тысячами, но мне нужно немного времени, — объяснил он низким голосом.

Это было уж слишком — просить этого, но он был смущен ситуацией, тем более, что он признавал, что виноват и что он первоклассный болван.

Декс ухмыльнулся, коснувшись меня в ответ своей рукой.

— Да не две, а двадцать одну.

По-моему, мы одновременно оглянулись и посмотрели на него, как на психа.

Декс в ответ только лениво приподнял бровь.

— Забыл, что ты должен еще и Жнецам?

— Вот дерьмо, — выругался отец, проведя рукой по волосам.

Разве он не говорил мне несколько дней назад, что эта проблема решена? Стоп, что он имел в виду, когда говорил, что мне не о чем волноваться? И какого черта я размышляла над тем,