– Что? – выпалила она.

Обезьяна зашипела и оскалила зубы.

Шарманщик буркнул что-то невнятное и сунул зверю лакомство, напоминавшее отрезанное ухо. Шарманка играла какую-то грустную восточноевропейскую мелодию.

Она хотела снова постучать, но в эту минуту дверь распахнулась внутрь.

– Что вам угодно?

– Добрый день. Моя фамилия Инститорис. Я вчера была… – Она осеклась, только тут заметив, что дверь ей открыл не слуга Якуб, а Северин Октавиан. Часовщик.

– Добрый день, фрау Инститорис. Неужели вы думаете, что я вас уже забыл? – Он улыбался одним ртом, не глазами. Наконец он отошел в сторону и сказал: – Входите.

За его спиной Аура увидела деревянную фигуру с вытянутыми руками. На мгновение перед ее глазами вспыхнули видения из сна. Вся эта кровь. А потом лица сестер Каскаден.

Она вошла в холл.

– Я ищу Софию. – На мгновение голос ее дрогнул, но она овладела собой. – Дома ее нет, а варьете в это время закрыто.

– Если уж и вы не знаете, где она… Я-то и подавно понятия не имею. – Северин закрыл за ней входную дверь. – Здесь, во дворце, ее точно нет.

– А где еще можно ее поискать?

Северин снял очки, достал салфетку и принялся протирать маленькие круглые стекла. Черная родинка у него на лбу казалась третьим глазом.

– Она нам не докладывает о своих перемещениях. Мой брат и его жена не желают ничего знать о том, как живет София.

– А вы?

– Я не испытываю к Софии такой патологической ненависти, как они, если вы об этом. Но и я не могу ничего о ней рассказать. Это уж к ней самой.

– Я не затем пришла, чтобы расспрашивать о Софии. Мне просто нужно ее найти.

– Неужто она вам так быстро дала отставку? – Глаза его, казалось, блеснули, когда он надевал очки – а может, это просто свет лампы преломился в стекле. – Обычно ее связи длятся не меньше недели.

Аура не стала возмущаться: ей было все равно, что он о ней думает.

– Мы с Софией знакомые, не более того.

– Меня это в любом случае не касается.

Она перевела глаза на искалеченные руки и лицо деревянной фигуры. Северин перехватил ее взгляд и обернулся:

– Чудовищная безвкусица, вы не находите?

– А что случилось с ее глазами?

– Это было, видимо, задолго до моего рождения – никто из нас не видел ее в другом состоянии. Опережая ваш вопрос: нет, никто в нашей семье не находит эту жуткую штуковину красивой. Но она – неотъемлемая часть этого дома, как и многое другое, от чего любой человек со вкусом и пониманием с радостью бы отказался. – Он рассмеялся. – Как, например, от моей невестки, которая сейчас наверняка потягивает четвертую с момента пробуждения рюмку коньяка, и ей даже в голову не придет пойти и открыть дверь. Хотя она не хуже меня знает, что у Якуба сегодня выходной, а горничные в это время уходят за покупками.

– Вы очень откровенны.

Северин пожал плечами:

– Вы провели с нами вечер, фрау Инститорис. Уверен, вы в первые пять минут заметили, что Эстелла невыносима, а мой братец Лудовико – слабак, не способный противостоять ее властной натуре.

Аура оглядела холл, посмотрела на лестницу, ведущую на второй этаж. Никого.

– Скажем так, у меня не возникло ощущения, что все присутствующие особенно привязаны друг к другу.

– Ну, Адам обожает свою сестру Оду, – возразил Северин. – Не за ее острый ум, разумеется. И, должен признаться, я отношусь к ним обоим с симпатией. Адам – талантливый скульптор.

– Я видела его мастерскую.

– Просто безобразие, что такие шедевры гниют там, на чердаке, а не выставляются публично.

Постепенно Аура поняла, как найти к нему подход.

– Вы, конечно, в этом разбираетесь. Вы ведь и сами художник.

– Мое увлечение – сложные механизмы.

– Вы сказали, что часов больше не конструируете. Чем же вы занимаетесь?

Теперь Северин посмотрел на нее внимательнее:

– Я ищу то, что вы уже нашли, фрау Инститорис. – Он слегка наклонил голову и поглядел на нее поверх очков. – О бессмертии мечтают не только люди, но и механизмы. В особенности часовые. С того момента, как в двенадцатом веке появились первые механические часы, предпринимались попытки изобрести механизм, который никогда не останавливается. Это не так уж далеко от того, чем занимаетесь вы, алхимики.

– Вам известна моя фамилия? – спросила Аура. – Откуда вы знаете, кто я такая?

Он почесал правый бакенбард:

– Я знаю, кто такая София. И я поддерживаю отношения с некоторыми оккультистскими кружками нашего города. Сам я не алхимик – боже сохрани, я ничего в этом не понимаю. Но меня интересуют некоторые философские теории. С Софией на эту тему не очень-то поговоришь, так что пришлось черпать информацию из других источников. В ходе этих поисков мне приходилось слышать фамилию Инститорис. А то, что вы – не просто очередная игрушка Софии, было очевидно. Она очень редко знакомит нас с кем-нибудь из тех, с кем у нее – как бы это сказать? – вспыхивает дружба.

Северин показал на один из коридоров, который вел из холла в недра дворца Октавианов.

– Мастерскую Адама вы уже видели. Хотите посмотреть мою?

– Откуда такое доверие?

Он скорчил гримасу:

– Ах, знаете, я уже воспринимаю вас как члена семьи!

– Пассаж «Эмпирей» был делом жизни моей матери, Валерии Октавиан, – сказал Северин, проходя через последнюю дверь.

Мастерская находилась в бывшем торговом павильоне на первом этаже. За широким окном Аура смутно различала торговые ряды, но подробностей через грязное стекло было не разобрать. Ей показалось, что она смотрит через иллюминатор в морскую пучину. Сквозь разводы на стекле пробивался желто-коричневый свет.

– Мать была уверена, что этот пассаж станет одной из главных достопримечательностей города, – рассказывал Северин без всякой грусти в голосе. – Десятки магазинов, атмосфера роскоши, все самое лучшее и дорогое – и товары, и обстановка. Строительство сожрало половину семейного состояния, мы до сих пор до конца не оправились от этих потерь. Нам пришлось продать часть недвижимости – поместья в Чехии и в других местах… В конце концов, мы еще легко отделались, но теперь никто не знает, что делать с этой громадиной дальше.

Они вошли в мастерскую с черного хода, по короткому коридору, ведшему из дворца. Главная дверь в самой середине огромной витрины была, похоже, не заперта, а только прикрыта.

Ауре хотелось подойти к окну и поглядеть на пассаж, но с этим придется подождать. Мастерская Северина требовала полной сосредоточенности. Она поняла наконец, что он имел в виду, говоря, что занимается теперь механизмами намного более сложными, чем часы.

По трем из четырех стен стояли шкафы с бесчисленными ящиками. Многие были открыты. В них лежали крошечные детали, шестеренки разной величины, металлические пружины и шпульки, болты и винтики, ремни, провода и проволока. На большом верстаке изготавливались, очевидно, самые крупные детали. Два стола с лупами и лампами предназначались для более тонкой работы.

Но самым удивительным были