– Они с Константином давно уже не вместе, – ответил Джиан. – Он ездит по Европе и исследует готические соборы, а она… – Он замолчал, глядя на пар, поднимавшийся из кофейника. – Она занимается тем же, что и всегда. Ты сам знаешь.
Джиллиан молча сжал губы.
– Что с тобой? – спросил Джиан.
– Я уже несколько лет как перестал быть тамплиером. Каризма с незапамятных времен была единственной женщиной в ордене, а теперь она у них Великий магистр.
Их связь зародилась как плотская – как раз тогда, когда обстоятельства требовали подавлять плотские желания. Она была своеобразным протестом против власти ордена, и вдруг они сами стали этой властью. Они положили конец средневековому кодексу поведения тамплиеров, но одновременно, сами того не подозревая, разрушили основу своих отношений. Несколько лет назад Джиллиан вышел из ордена и уехал. Он снова отвернулся от человека, которого когда-то любил.
– И что ты делал с тех пор?
Джиан наливал кипящую воду в кофейное ситечко.
– Я был в Венеции в основном. Помнишь дворец Ласкари, куда я привез тогда вас с Тесс, после бегства из замка?
– Там был на входе дверной молоток в виде дракона, – улыбнулся Джиан.
– После смерти Ласкари дворец отошел какому-то фонду, но реальным владельцем был орден. Здание пустовало, и я стал в нем жить. Точнее, в двух из тридцати, что ли, комнат. Остальные так и остались пустовать. Стены там сырые, и крыша протекает. Но мне там нравилось, к тому же я многим обязан Ласкари.
Джиллиан умолчал о том, чем зарабатывал на жизнь. По-настоящему хорошо он умел лишь одно, и это занятие неплохо кормило его и в Вене, и в других местах. Уже вскоре по прибытии в Венецию он убедился, что не утратил былых навыков. Но теперь он стал осторожнее в выборе клиентов.
Тем больше он бесился от мысли, что врагам его явно выдал один из этих самых клиентов. С тех пор как к нему вернулась способность мыслить, он безостановочно ломал голову над тем, как это случилось. Он взял заказ – ничего необычного. На человека, который к нему обратился, ему уже случалось работать. Этот тип был лишь подставным лицом, передававшим поручения и конверты. Скорее всего, это не он расставил Джиллиану сети, а тот, кто стоял за ним.
Последним ясным его воспоминанием был вечер на острове Маццорбо в венецианской лагуне, на набережной напротив соседнего острова Бурано. Вот вдали показался человек, который должен был стать его жертвой. Потом за спиной послышались шаги – и дальше провал.
На этом закончилось его прошлое, а настоящее началось лишь сегодня утром, в мастерской сына. Между этими двумя пунктами лишь тьма и невыносимое унижение. Кто-то дорого поплатится за то, что произошло.
Джиан спросил, не подлить ли ему горячего кофе.
Уже второй раз.
– Что? Нет, спасибо. Послушай, Джиан, я…
– Ты хочешь отправиться в путь как можно скорее. Знаю.
Джиллиан вслушивался в интонацию сына, ища в ней упрек.
Но Джиан казался даже слишком спокойным.
– Я должен вернуться в Венецию.
– Ты правда думаешь, что месть поможет? – спросил Джиан, облокотившись на подоконник. – Что все снова станет на свои места?
Джиллиан глубоко вдохнул. Аромат кофе заполнял теперь всю мастерскую.
– Я кое-кого убью за это, – сказал он спокойно. – Тогда и узнаю, помогло или нет.
Глава 24
В свой второй вечер в Праге Аура отправилась в варьете «Надельтанц». Варьете, как и гостиница, где она остановилась, скрывалось в лабиринте запутанных улочек Мала-Страны, в двух шагах от западного берега Влтавы. Во многих домах уже топили, на улице пахло горячим углем. На ночном небе проступала серая дымка, подсвеченная фонарями.
Вход в варьете был со двора, куда Аура попала через мрачную подворотню. Красные створки входной двери были широко распахнуты, над ними красовалась вывеска с золотыми буквами: «Надельтанц». Ярко освещенный коридор с низким потолком вел к двустворчатой двери из матового стекла с изящным узором. В рамках на стенах висели плакаты, изображавшие изящную женскую фигурку в роскошных костюмах. «София Люминик» – гласили подписи витыми буквами, а ниже – «Свободный танец», «Искусство распутывать узы», «Чревовещание», «Художественная стрельба», «Магия фокуса», «Мгновенные превращения», «Пластические позы» и «Дрессировка мужчины».
Касса была выгорожена в нише между плакатами. Стекло здесь тоже было матовое, так что внутри можно было разглядеть лишь неясный силуэт. Узкие женские руки приняли у Ауры деньги через щель под стеклом.
– Представление начнется через двадцать минут.
За стеклянной дверью обнаружилось фойе. Потолок украшен лепниной, стены обиты красным бархатом, повсюду – золотые статуи, две лестницы с изящными перилами ведут к высокой двустворчатой двери. По ступеням поднимались зрители в вечерних туалетах; другие еще стояли внизу, в фойе, на пурпурном ковре, пили шампанское или вино и беседовали: богатые супружеские пары, возбужденные студенты, престарелые ухажеры хихикающих юных девиц.
Аура отдала пальто сморщенному старику в гардеробе и пошла вверх по лестнице. Ей казалось, что за ней наблюдают, но, обернувшись на верхней площадке, она не заметила, чтобы кто-нибудь провожал ее глазами. Тем не менее ей было не по себе.
Набрав в грудь побольше воздуха, она шагнула в зал.
В первую ночь в Праге, после поездки в карете с Валтасаром, Ауре плохо спалось. Несколько раз она просыпалась от отчаянного птичьего крика, как будто перед ее окном в гостинице собралась стая разъяренных лебедей. Оправившись от первого испуга, она поняла, что птицы существуют только в ее воображении. За окном, выходившим на задний двор, царила ночная тишина. Похоже, Ауре привиделось, что она все еще едет по Птичьей дороге. А может, это и есть расплата за поездку с Валтасаром.
В сумерках он вез ее по улочкам Мала-Страны вверх, к воротам Градчан и дальше к собору Святого Витта в самом сердце древнего города. Среди готических украшений на стенах собора он указал на грифа и феникса – эти мифические существа имели огромное значение для алхимиков.
От замка Валтасар повез Ауру к дому «У белого лебедя», неподалеку от угла Нерудовой и Янского Вршека. Каменный лебедь на фасаде символизировал ртуть, которая в атаноре алхимика превращается из нечистого элемента в совершеннейший.
Последние два пункта Птичьей дороги находились далеко за городом, к западу от Праги. Бржевновский монастырь они осмотрели только снаружи – Валтасар описал Ауре роспись потолка в Терезианском зале. Там был изображен святой, гневающийся из-за того, что ему в пост подали жареного павлина. Он оживил птицу и отпустил на волю. На росписи павлин был изображен улетающим, причем одно крыло художник нарисовал перевернутым – по легенде, чтобы отомстить монахам-заказчикам, не пожелавшим отдавать уговоренную плату. У Валтасара и для этого изображения было наготове алхимическое толкование. Аура мыслями давно уже была далеко и кивала не слушая.
Под конец он привез ее к королевскому летнему дворцу,
