Я сидела и переживала из-за Жителей, но тут пришла Джесси. Она отвернула видэкран, забрала пульт и положила конец моим страданиям, вколов мне очередной укол.
– Скверные пошли дела, – сказал Кент.
Он сидел на стуле возле моей кровати. Мы вместе прокручивали ролик в поисках Жителя-Князя. Наконец я предположила, что тот действовал на расстоянии. Оружейник пожал плечами: мол, а почему бы и нет.
– Еще один слой в нашем сэндвиче с тухлятиной, – прибавил он.
Слух ко мне уже вернулся, но микропереломы, как выяснилось, пока еще требовали особого обхождения. Стоит мне неловко повернуться, создав нагрузку на кость – и кость сломается. А то и несколько сразу. Поэтому меня все еще держали привязанной к постели.
– А как вообще с потерями? – спросила я. – В Элите, я имею в виду. Сколько лежит в лазарете?
– Вот ты в лазарете. Денали тоже. По-хорошему и Мей надо бы там полежать, но мне ее в постели не удержать, поэтому она ходит на службу. На самом деле по прежним меркам где-то четверть Элиты сейчас бы по койкам лежали с легкими ранениями, но… – Кент вздохнул и развел руками. – Хорошие новости лишь в том, что Денали очнулся. Но он определенно не в лучшей форме. Если повезет – встанет на ноги через неделю. Если не повезет… медики ни за что не ручаются. Им ведь это все внове.
– И во время нападений пропадают дети, – бесцветным тоном откликнулась я.
Оружейник кивнул:
– Вот потому-то дела и пошли скверные.
Поколебавшись, я неохотно предложила:
– Может, привлечем армейских Магов? Да, я в курсе, с ними трудно работать…
– Вот именно. И я разослал по территориям просьбу, чтобы прислали еще Охотников. – Кент провел рукой по лицу. – Нам надо откуда-то взять еще помощи. А я уже не понимаю, где ее просить.
Я виделась с дядей, вернее, он приходил меня навестить. И я секретным способом передала ему: «Свяжись с Учителями, попроси у них помощи».
Но пока никакого ответа из Монастыря не пришло. Ни да, ни нет. Просто ничего. Почту оттуда мы не получали уже несколько недель. Что там творится? Вдруг пришлецы осадили Монастырь?
– Утомил я тебя, – сказал Кент, хмуро посмотрев на меня.
– Я не утомилась, – возразила я. – Мне страшно. И грустно. И я не знаю, что делать. Но больше всего мне страшно. – Я не прибавила «стыдно», хотя стыдно мне тоже было.
В палате мне хватало времени на размышления. И теперь… теперь я извелась от мыслей, что мои попытки уберечь Монастырь – это все неправильно. Ну да, тем, кто живет в окрестностях Монастыря, нужны Охотники и та защита, которую дают им Охотники и Учителя. Но Пику-то нужны все ресурсы, какие есть. Да, я переживаю о своих земляках – но я точно так же переживаю о здешних цивах. Я за них отвечаю. Может, давно надо было попросить Учителей, чтобы они прислали сюда Охотников? И рассказать о Монастыре Кенту? Если бы я попросила… Если бы рассказала… Глядишь, и дела наши были бы не такие скверные.
– Я тебя понимаю, детка, – опять вздохнул Кент. – Пойду-ка я, а ты отдыхай.
И, не дожидаясь моего ответа, он встал и вышел.
А я осталась наедине со своими мыслями. Я, конечно, молодец: дала слово Учителям – и держу его. Но здесь от этого всем только хуже.
14
Сигнал вызова вырвал меня из навеянного препаратами сна. Я вскочила и заковыляла по палате, пытаясь сообразить, где же моя одежда. Но тут вошел дежурный санитар и затолкал меня назад в постель.
– Сидеть, – приказал он мне словно собаке.
Я уже достаточно проснулась, чтобы понять, где нахожусь, и нашарила видпульт. Но на экране не возникло ничего нового: одни архивные записи. Я упорно тыкала и тыкала в кнопки, пока до меня наконец не дошло, что экран не настроен на главные видэфиры.
Я чертыхнулась. Может, ну его этого санитара: пойду поищу прямой эфир. Раз сигнал тревоги слышен даже в медчасти, то тут никаких сомнений: это общий вызов. Вызывают всю Элиту, кто на ногах, и напарников Элиты, и вдобавок кого-то из медперсонала. А я тут валяюсь и ничего не знаю!
Но наверняка в моей палате стоит камера. От капельниц и аппаратов меня отстегнули, но, вероятно, медики как-то мониторят пульс, давление и все такое. Если я встану и пойду куда-то, кроме туалета, который у меня общий с соседней палатой, мигом кто-нибудь примчится и прикрутит меня ремнями к койке.
Я опять чертыхнулась. Вот засада – я даже за собственными Гончими наблюдать не могу!
И тут меня посетило озарение. Гончие! Это же способ все увидеть!
«Ча!» – мысленно позвала я.
«Мы в летучей комнате, – тут же отозвался он. – Прийти к тебе сию минуту не можем».
«Летучая комната» – это Ча о винтокрыле. До того как я слегла, Гончим не так часто доводилось летать. «Не надо ко мне приходить, – сказала я. – Мне здесь не дают смотреть Охоту. Можно я посмотрю твоими глазами?»
«На здоровье!» – ответил Ча. Я закрыла глаза, и в моей голове будто начали крутить кино. Странноватое такое кино, с чудно́й перспективой и еще более чудны́м светом, но зато на свой лад очень достоверное. И в прямом эфире.
Мы такое проделывали дома, когда Ча со стаей отрывались от меня больше чем на полмили и Гончим надо было мне что-то показать. А в этот раз я впервые смотрела на винтокрыл глазами Гончей.
Все алебрихе, не только Шиндже, отрастили щупальца и примотали себя к креслам или к крепежам на полу. Заодно они опутали щупальцами Кусача с Дергачом и Мирддина с Гвалхмаем. Больше в машине никого не было. Все-таки одиннадцать Гончих, да еще семь из них с клубками щупалец – особо разгуляться негде.
Ча сидел возле двери. Ночное зрение у него – просто обзавидуешься. Я заметила еще два винтокрыла, летящие бок о бок с «нашим», – оба с погашенными огнями, в режиме маскировки. Что за территория мелькала под днищем винтокрыла – этого я разобрать не могла. В общем, было непонятно, куда мы направляемся. Ча, кажется, тоже не знал. Он передавал мне не мысли, а ощущения: гул мотора, вибрацию днища под лапами, качание и тряску, запахи свежескошенного сена, ночной сырости и горячего металла.
Терзаться, сидя в кровати, мне пришлось довольно долго. Винтокрылы начали снижаться лишь через добрых полтора часа. Пилот у Ча был настоящий виртуоз: скользил, накренившись, над самыми верхушками трав – чтобы Гончие могли выпрыгнуть, втянуть свои щупальца и нормально приземлиться.
Гончие построились клином: Ча, Мирддин и Гвалхмай впереди, а Душана в полный рост возвышался над всеми сзади. И вся стая ринулась через траву
