– Насколько тут тихо? – осведомилась я, выделив голосом слово «тихо». – Я про все здание.
Джош поднял брови, прикрыл на минуту глаза и поднес два пальца к виску, как он всегда делал.
– Никого с необычной чувствительностью во всем здании, – сообщил он. – Камер тоже нет, кроме камер виднаблюдения. Сюда знаменитости не захаживают – все больше здешние обитатели. А тут живут продавцы да менеджеры.
– Вот и хорошо. Потому что у меня есть план. – И я протараторила ему то, что обсуждали мы с Кентом.
Джош целое мгновение мерил меня недоверчивым взглядом. Мое сердце забилось чаще. Я не смела надеяться, что…
– А когда вы сможете меня вытащить? – с жаром прошептал он.
Мы проговорили дольше, чем я рассчитывала. Джош заказал еще фруктов и напитки – просто из вежливости, чтобы сделать приятное хозяину заведения. Теперь, когда Джош согласился, мне, кровь из носу, надо было удостовериться, что он осознает, чем это ему грозит: все опасности Отстойника, почти никакие условия, и все в этом роде. Я разливалась соловьем про тараканов и паразитов, про жару и холод, про сырость, про бури: ведь пережидать бурю в старом обветшалом здании – это отдельное удовольствие. Короче говоря, я вещала про все прелести жизни в Отстойнике.
Джоша все это не волновало.
Мне хотелось вскочить со стула и сплясать.
– Джош, – я взяла его за руку и посмотрела ему прямо в глаза. – Я не знаю, сколько это продлится. Я не знаю, как ты вернешься обратно в Пик, и будет ли это безопасно. Может статься, тебе придется жить в Отстойнике куда дольше, чем все мы предполагаем. И тебе надо будет смириться с тараканами, погодой и пришлецами, но еще и зима впереди, а зимой там будет гораздо хуже.
– Я готов рискнуть, – решительно заявил он. – А у тебя не будет неприятностей?
– Когда ты исчезнешь, я буду или у себя в спальне, или на Охоте, далеко от Отстойника, и мой перском это подтвердит, – заверила я его. – А если кто-нибудь явится ко мне и начнет расспрашивать, где ты, я ударюсь в переживания и, может, даже пущу слезу и намекну, что ты мог совершить глупость. И мне даже врать не придется: я же по-честному буду ужасно переживать и беспокоиться за тебя.
Он слабо улыбнулся:
– А глупости совершать я мастер. Об этом тоже врать не придется. – Он накрыл мою ладонь своей. Я была на седьмом небе от счастья. – Спасибо, – искренне прибавил он.
– Пока не за что, подожди, когда все закончится, – возразила я, но руку убирать не стала. Хотя напомнила себе, что для сердечных дел сейчас не время. – Нам нужно все как следует организовать, и это не день и не два. Поэтому наберись терпения. – Я прикинула в уме, что он сам может сделать для подготовки. – А ты пока покрути старые Охотничьи ролики. Марк Паладин много Охотился в Отстойнике – вот его эфиры и посмотри, особенно если добудешь непорезанные. И перемежай их с другими роликами. Так хоть получишь представление о будущем убежище. И, кстати, если будет возможность, стоит еще полистать какие-нибудь старинные, додисереевские пособия по выживанию.
Вот тут он заколебался. Значит, все-таки притворялся? Сидит и придумывает, как бы отвертеться? А мне, выходит, голову морочил все это время? Сердце у меня упало.
Джош помолчал немного, закусив губу, а потом выдал:
– Почитать и посмотреть – это одно, а научиться – совсем другое. А если я начну рыскать в поисках материалов, меня могут застукать. Как думаешь, Марк согласится пустить меня к себе в мысли? Я бы все взял прямо оттуда. И навыки бы приобрел – помнишь, как с вальсом…
Ох нет, только не это. Этого ни в коем случае нельзя допустить. Марк знает о Горе и Монастыре. И я не позволю ни одному Псаймону копаться у него в голове. Даже если этот Псаймон – Джош. Даже если Марк будет не против.
– Земляки Марка живут в нормальных домах, а не в землянках, – надменно заметила я. – У них есть электричество, перскомы, грузовики, водопровод, ванные и туалеты, очень мощные дровяные печи и проточная вода. И то же самое с моими земляками. Если мы деревня, это не значит, что мы живем в пещерах и жарим на огне убитых белок.
– Ой, ну да… прости, пожалуйста, – сконфузился Джош. – Я не сообразил, что…
– Ладно, проехали. Ты получишь все необходимые сведения, и я сама об этом позабочусь, – пообещала я, не имея понятия, как это ему устроить. И вообще, что за сведения ему понадобятся.
Мой перском загудел – я сама установила будильник. Мы оба уставились на него, и Джош, вероятно, увидел, который час, потому что сразу приуныл:
– Тебе пора, да?
– У меня смена начинается в семь утра, – напомнила я. – И длится двенадцать часов. А иногда больше.
– Тогда мне нужно быть благодарным за каждую минуту с тобой, – сказал Джош. Он взял мою руку и поцеловал. А я вспыхнула, но руку не отдернула. – И еще более благодарным за твою помощь.
Мы вышли из кафе вместе и держались за руки, пока ждали трансподов. Нет, мы не то чтобы стерли из памяти все, что между нами произошло – но мы словно начинали заново, и так было даже лучше.
– Слушай, – сказала я, завидев первый из наших трансподов. – Если все станет совсем караул, отправь мне сообщение с пометкой «срочно» – тогда мне придет текстовое оповещение. А в сообщении напиши: «Ты ведь любишь розы?» Договорились? А потом иди прямиком к дяде. Он тебя спрячет – в чулане или еще где-то. – Я вроде бы шутила, но вроде бы и говорила всерьез.
– Договорились, – заверил меня Джош.
Мой транспод приблизился, и я вошла внутрь, оставив Джоша стоять в одиночестве на тротуаре.
Транспод уносил меня прочь, я смотрела на Джоша в окно. Он не видел меня сквозь затемненные стекла. Стоял, скрестив руки на груди, и все в его позе говорило об одном: ему страшно. Мой транспод завернул за угол, и Джош исчез из виду. А я погрузилась в раздумья: откуда у меня это чувство вины перед ним?
На самом деле ясно откуда. Это все из-за меня. Не появись я в его жизни, никто не заставлял бы его лезть ко мне в голову. Он бы жил спокойно и горя не знал.
В столовую размашистым шагом вошел Кент. Вид у него был выспавшийся. И у всех вокруг тоже. Сонная была одна я. Потому что я всю ночь ворочалась с боку на бок, думая о Джоше, маялась угрызениями совести, гадала, каково ему придется в Отстойнике и куда бы
