Вскоре мы зашли в подъезд, здесь воняло ещё сильней, чем на улице, ко всему прочему примешивался сладковатый, мерзкий запах гниющей органики. Наверняка в квартирах на первом этаже лежали разлагающиеся трупы. А пахло так сильно, потому что дверей в эти квартиры не было, впрочем, так же как и косяков, – их просто вырвали с корнем.
Жуткое впечатление осталось у меня от подъёма на четвёртый этаж. Как можно жить в таких условиях, я не понимал – но люди жили. Первая обитаемая квартира была на втором этаже – по крайней мере в этой квартире сохранилась входная дверь, и она была закрыта. Кроме того, к этой двери была протоптана тропинка, заметно выделяющаяся на запыленной и замусоренной поверхности коридорного пола. На третьем этаже все квартиры были жилые, но в коридоре было не чище. Четвёртый этаж нас порадовал относительной чистотой. Хотя дверь в одну из квартир была выбита, но щепок, осколков штукатурки и других следов взлома не наблюдалось, как и пыли, проникающей из разбитых подъездных окон, по-видимому, здесь хоть как-то прибирались. Конечно, пыли и грязи, нанесённой обувью с улицы, хватало, но по сравнению с нижними этажами – небо и земля. Хотя следы, оставленные грязной обувью, нас порадовали – они вели как раз к той квартире, которая нам была нужна, а то я, если прямо сказать, после увиденного в этом подъезде, с его тошнотворным запахом, уже начал сомневаться, что мы застанем здесь в живых Василия и Настю.
Сергей, не приостановившись, с ходу принялся стучать кулаком по двери нужной нам квартиры. Долбил он по ней минут пять, а я в это время смотрел на другие – ожидая, что от такого шума они распахнутся и выглянут соседи, узнать, что же там такое творится. Но никто не заинтересовался тем, что происходит у них на лестничной площадке. Вдруг за дверью, по которой долбил Сергей, раздался звук падающего предмета, и я сразу же перевёл на неё взгляд и не зря. В дверном глазке что-то мелькнуло, раздался щелчок открываемого замка, и дверь распахнулась.
В проёме, опираясь о косяк, стоял Василий, вернее то, что от него осталось. А за эти две с половиной недели, что я его не видел, молодой здоровый парень умудрился стать похожим на тень. Если судить по лицу, похудел он, наверное, раза в два и здорово походил сейчас на узника немецкого концлагеря – провалившиеся щёки, выпирающие скулы и громадные печальные глаза. Парень был в тренировочном костюме, поверх него толстый шерстяной свитер, правая нога была замотана пледом.
Лицо Василия выражало крайнее изумление, он только и смог, заикаясь, произнести:
– С-се-рёг, ты? – и замолчал, только стоял и хлопал ресницами. Чтобы как-то разрядить это гнетущее молчание, я, постаравшись придать голосу бодрый и весёлый тон, заявил:
– Ну что, Василий, не пригласишь гостей в дом? Забурел тут в своём Ясногорске, что ли?
– Ой, извините, Анатолий Филиппович, растерялся! Конечно, проходите, очень рад вас видеть. А уж Настюшка как будет счастлива, не представляете!
После этой фразы Василия, Сергей оживился:
– А где Настя, странно, что эта егоза первая не побежала открывать дверь?
– Так она сейчас спит. Намучалась со мной, вот и отрубилась! Да вы проходите, нечего тут, у открытой двери стоять.
Опираясь рукой о стоявший в коридоре шкаф, Василий как-то неловко отступил, а мы по одному прошли в квартиру. Когда я закрывал за собой дверь, Василий произнёс:
– Вы не раздевайтесь, в квартире холодно и грязно. На кухню проходите, там у нас сейчас жилая зона.
Первым в эту самую «жилую зону» направился сам Василий. Шёл он, сильно хромая, хотя и придерживался руками стены. «Вот же, чёрт, травмировался где-то парень, как это некстати, – подумал я с сожалением. – Всё равно возьмём тебя к себе, даже таким!»
Неожиданно, в распахнутом настежь кухонном дверном проёме, откуда и поступал свет в коридор, возникла фигура с развевающимися длинными волосами. С громкими всхлипами она, чуть не сбив Василия, метнулась к Сергею и повисла у него на шее. Это была Настя. Она запричитала сквозь всхлипы:
– Серёженька, я верила, что ты появишься и заберёшь меня из этого ада. Я так молилась! Бог есть, Серёженька, Бог есть! Увези меня отсюда, забери, умоляю!
И Настя в голос зарыдала, продолжая висеть на Серёге. Картина была ещё та, даже я, толстокожий, расчувствовался, наблюдая, какое потрясение испытывала сейчас молодая девушка. Да… бедная девчушка, пока не выплеснет из себя всю ту муть, которая обрушилась на неё после катастрофы, вряд ли будет адекватной. «Вот когда придёт в себя и немного успокоится, тогда и поговорим с ней, а сейчас пойду-ка на кухню и побеседую с Василием», – подумал я и начал протискиваться между стеной и Сергеем, с повисшей на нём Настей.
«Жилая зона» произвела на меня гнетущее впечатление. Особенно конструкция, являющая собой некоторое подобие печки. Труба, протянутая от неё к форточке, выглядела как верх маразма – ржавая сотка, на которой висели трусы, носки, испачканная кровью рубашка и бюстгальтер. А под этим безобразием располагался не менее ценный реквизит – скособоченная, облезлая раскладушка с горой грязных одеял на ней. Впритык к безобразной лежанке стоял стол с большой стопкой грязной посуды, а рядом диван, на котором, по-видимому, спала Настя – два одеяла, одно на другом, они были сейчас откинуты, явив взору серую от пепла простыню. Стул на этой семиметровой кухне тоже был, по крайней мере угадывалась его спинка под горой наваленной одежды.
Осмотрев кухню и не найдя ничего лучшего, я бесцеремонно уселся на диван, прямо на простыню, тем более что мои штаны были гораздо чище чем она. Со мной рядом, кряхтя, начал усаживаться Василий. Я, кивнув головой на его ногу, спросил:
– Сломал, что ли? Василий горько усмехнулся:
– Если бы! Дело гораздо серьёзней – бетонной плитой раздробило кость в голени, в кашу – мучаюсь страшно. Если бы Настя не утащила со своей бывшей работы наркоту для животных, скопытился бы уже давно от боли. Часа два после того как Настюша уколет этой хренью, ничего – вон, привязал к ноге ножки от стула, так даже передвигаться могу.
– Где же тебя угораздило?
– А так – разбирали тут один полуразваленный дом, пытаясь спасти заблокированных там людей, ну меня плитой перекрытия и придавило. Еле самого вытащили.
– А что же медики? Почему в больницу
