Глава 37. Изгнанник

— Мама, я скоро встану. Еще чуть-чуть полежу и встану… — спросонья пробормотал Мирас. С трудом, лишь на мгновенье, разлепив глаза, он снова погрузился в дрему.

Хунтайджи великодушно позволил своим людям самостоятельно решить судьбу захваченного ими казаха. Последние, так и не придя к единому мнению, отложили этот вопрос до утра. Ойраты не особо заботились о своем пленнике. Мираса привязали к большому деревянному колесу какого-то обоза и оставили сидеть на промерзлой земле.

Спустя какое-то время кто-то снова принялся его тормошить. Чья-то сильная рука трясла худое плечо юноши. От этого бессильно упавшую на грудь голову стало бросать то вверх, то вниз. Только тогда Мирас проснулся. Не имея возможности протереть глаза, чтобы окончательно снять с них сонную пелену, он часто заморгал. Тряска прекратилась. Железная хватка ослабла.

Разглядеть человека, бесцеремонно ворвавшегося в мир его снов, Мирас не смог — рассвет близился, но вокруг все еще властвовала ночь. При этом каржас явственно ощущал на себе тяжелый взгляд. Будто тот, кто разбудил его, видел в темноте, как кошка. Он был совсем рядом — на расстоянии вытянутой руки.

— Кто здесь? — первым спросил Мирас на родном языке.

Послышалось какое-то движение. Незнакомец подался вперед. Вынырнувший из темноты силуэт показался пленнику знакомым.

— Мирас?.. — неуверенно прошептал пришелец. — Так ты жив!

Амантай! Вот кто вернул его в реальность. Сын найманского бия, непонятно как очутившийся в самом логове врага, в один миг превратился для Мираса в самого родного на земле человека.

— Мирас, это в самом деле ты? — нетерпеливо, но все так же тихо переспросил найман. — Чего молчишь? Это ведь я — Амантай.

— Что ты тут делаешь? — тоже шепотом спросил Мирас, проигнорировав вопросы батыра.

— Братишка! Как я рад тебя видеть! — Амантай снова принялся трясти полусонного Мираса. На этот раз обеими ручищами. — Сейчас, погоди, я освобожу тебя.

После недолгой возни путы ослабли. Пленник высвободил руки и бросился в объятья своего спасителя.

Никогда прежде Мирас не испытывал ничего подобного. В эти минуты Амантай был для него одновременно и отцом, и братом, и лучшим другом. Его порыв не был похож на обычную благодарность. Между двумя молодыми людьми в одночасье возникло ощущение сильной привязанности друг к другу. В том, что это чувство было взаимным, Мирас почему-то не сомневался. Он даже ощутил, что к горлу подкатывает здоровенный ком, а уголки глаз наливаются тяжестью, — вот-вот заплачет. Нелегко дались пареньку первые в жизни серьезные испытания.

Чтобы побороть секундную слабость, Мирас сам ослабил объятья.

— Так что ты тут делаешь? — повторил он свой вопрос.

— Пришел за головой джунгарского хана, — как бы между прочим ответил Амантай.

— За какой еще головой? Погоди! Ты что, один?!

— Один. Жангир изгнал меня. Ничего другого мне теперь не остается.

— Изгнал?! За что?

— Слишком мало времени, братишка. Тебе нужно уходить. Скоро взойдет солнце.

— Так не пойдет! — запротестовал Мирас. — Я без тебя никуда не пойду. Я — с тобой…

— Слишком много слов. У наших братьев сейчас каждый сарбаз на счету. Твое место там. А я смогу вернуться, только если принесу Жангиру голову его врага.

— О чем ты говоришь! Это невозможно. В одиночку у тебя ничего не получится. Даже если ты убьешь его, живым тебе не выбраться.

В полной тишине Мирас почувствовал, что его новый друг чему-то улыбается.

— Значит, такова моя судьба. Я умру здесь, а ты расскажешь остальным, что я не трус и не предатель… — Только теперь его голос слегка дрогнул. — И пусть тогда мудрые акыны сложат обо мне песни.

Мирас хотел было снова возразить, но Амантай не дал ему раскрыть рта.

— Тебе пора. Караульные, на которых я наткнулся, когда шел сюда, спали. Я заколол их. Иди как можно тише. Держись подальше от костров.

Тяжелый груз лежал на сердце молодого казаха, пробиравшегося в потемках к своим сородичам. Несколько раз он останавливался, всерьез подумывая над тем, чтобы вернуться в ойратский лагерь, из которого чудом выбрался. И всякий раз он заставлял себя идти дальше. Мирасу не давал покоя вопрос: действительно ли он должен был уйти, или тем самым проявляет трусость? Еще больше его терзала другая мысль: чем храбрый Амантай мог так разгневать султана Жангира?

Размышляя над этим, молодой сарбаз даже не заметил, как начало светать. Две высокие скалы, образовавшие узкий проход в земли казахов высились совсем близко. Он уже не боялся собственных шагов, так как теперь враги вряд ли могли его услышать.

Возвращаться было поздно. Мирас зашагал увереннее, и когда все сомнения, хоть и не без труда, были отброшены, до его уха докатился едва уловимый шум. Он исходил со стороны ойратского лагеря, оставшегося далеко позади. Мирас сразу все понял. От страшной догадки по щекам двумя тяжелыми ручьями потекли предательские слезы. Где-то там, в самом логове хищного врага, давал последний бой человек, спасший ему жизнь.

Глава 38. Утро второго дня

Ранее солнце еще только пробивалось в скалистый проем, где окопалось маленькое казахское войско, а четвертый сын покойного хана уже пребывал на ногах. Голова султана была ясной. Это не могло не радовать. Жангир понимал: от того, как сложатся дальнейшие события, зависит вся его жизнь.

По случаю вчерашней победы он оделся понаряднее и, учитывая важность момента, перед выходом вгляделся в свое отражение в продолговатом бронзовом зеркале с серебряной ручкой. Никогда не покидавший султана Маралбек молча ожидал, когда повелитель завершит свои приготовления. Больше в главной юрте никого не было.

Снаружи уже раздавались задиристые голоса возбужденных успехом сарбазов, стекавшихся к ставке. На