До стойбища добрались за полчаса. Пришли раньше всех. В лагере творилось нечто невообразимое. Между юрт то и дело метались молодые сарбазы, исполнявшие роль посыльных. Султан и все батыры закрылись в главной юрте. Охрана снаружи была усилена вдвое: теперь вход охраняли не два, а четыре толенгита. Еще шестерых расставили по окружности. Беимбета тоже не было видно. Со стороны ущелья к ставке стекались сотни.
Шло время. Войско было в сборе, а султан все не появлялся. Жигиты начинали нервничать. Одни вслух, другие про себя, но все старались угадать, для чего их позвали. Максат был одним из немногих, кто знал ответы на многие вопросы, но не собирался становиться средневековым «ньюсмейкером». «Пусть лучше узнают все из уст своего султана, — решил он, — так будет правильнее». Во всяком случае, его потом не обвинят в распространении панических настроений.
Наконец опущенный полог белой юрты приподнялся. Первым наружу вышел Аргынтай, оставивший своих сарбазов по приходе в лагерь. Следом появился шапраштинец. Жангир вышел третьим. За ним — второй участник скандала, Беимбет. Вскоре все, кто держал совет, оказались перед народом. При появлении султана воины опустились на одно колено, поднесли руки к сердцу и склонили головы. Жангир поднял руку, но сам говорить не стал. Вперед выдвинулся Карасай.
— Ассалаумалейкум, сарбазы! — пронеслось над затихшим лагерем. — Если меня здесь кто-то не знает, я — Карасай из рода Шапрашты. Такой же, как и вы, сарбаз, хотя молва окрестила меня батыром. Мы собрали вас потому, что в нашем стане завелись трусы. Беимбет из рода Керей обвинил Жангира в предательстве и хочет увести своих людей перед самой битвой. Султан желает знать, много ли еще в его войске таких, как Беимбет? Пусть каждый, кто считает, что не должен участвовать в предстоящем сражении, покинет наши ряды. Таково решение султана. А теперь объявлю вам решение батыров. Я и другие верные Жангиру люди остаемся с ним. Будем стоять насмерть, даже если нас наберется всего сотня.
Речь закаленного в боях воина произвела должное впечатление. Сразу за ним слово взял Беимбет. Его голос звучал не так уверенно. Он то и дело сбивался, пытаясь убедить люд, что Жангир в сговоре с ойратами. Говорил бий долго, с многочисленными паузами, забывая нужные слова, но все же добился своего. Беимбета поддержали другие старейшины. Со всех концов лагеря слышались слова поддержки взбунтовавшемуся бию. Еще до того, как он закончил, раздались призывы к срочному отходу в родовые владения.
Кто-то похлопал Максата по плечу. Он обернулся. За спиной стоял Мирас. Движением руки баянаулец предложил следовать за ним. Макс понял: каржасы остаются.
Глава 19. В ставке жангира
На этот раз в юрте Жангира было свободнее. От и без того малочисленного войска казахов откололась бóльшая часть. Беимбету удалось склонить на свою сторону других старейшин, которые стали кричать, что казахи могут дать отпор врагу и без султанов. Но бии увели с собой только рядовых кочевников, у которых почти не было боевого опыта. Жангира поддержали толенгиты, включая прославленных на всю степь батыров. Остались и несколько биев, один из которых — каржас Кульмагамбет. На этот раз он тоже был приглашен на важный военный совет.
Первым заговорил сам султан:
— Пусть Аллах простит вину наших братьев, покинувших нас в час испытанья. Каждый сам выбирает свой путь! Что бы ни случилось, знайте, я не рвусь к трону отца, но…
— Султан, прости, что перебиваю тебя, но каждый из присутствующих здесь верит тебе. Не стоит перед нами оправдываться. Ты — сын Есим-хана, а значит, его наследник.
Жангир прощал Карасаю многое. Не каждый казах мог без всяких последствий позволить себе прерывать речь султана. Но этому батыру можно было почти все. Карасай и его вечный спутник Аргынтай едва ли не единственные люди, с кем султан мог быть до конца искренним. Когда они оставались втроем, Жангир снимал маску гордого вельможи и становился самим собой.
— Выше голову, султан! — подбодрил Карасай. — Нас мало, но теперь у нас есть ружья! Просто нужно выстоять несколько дней.
— А мы выстоим? — Жангир испытующе посмотрел на Карасая.
— Еще как выстоим! — вмешался тут Аргынтай. — Главное, чтобы Жалантос выполнил обещание.
— Три года назад не подвел, не подведет и сейчас, — отчего-то задумчиво проговорил султан.
— Но ведь он воевал против твоего отца… — не к месту напомнил старую обиду Аргынтай. — Ты точно в нем уверен?
— А мне ничего другого не остается, — со странной улыбкой ответил Жангир.
Настало время переходить к главному — обсуждению плана битвы. Бухарцы продали казахскому султану только двести ружей. Впрочем, этого было вполне достаточно — многие сарбазы еще не научились с ними обращаться, а времени на обучение уже не оставалось. Двести ружей — по сто с каждой стороны. Остальные будут биться по старинке. С этим все понятно.
Следующий важный вопрос, который нужно было решить: кого послать в качестве приманки? Первым, чего и следовало ожидать, вызвался сам Карасай. Его решили поставить во главе отчаянной сотни, которой предстояло заманить ойратов в ущелье. Найману Коксереку и дулату Жаксыулу султан доверил командование стрелками. Основные силы должны были дожидаться врага в урочище Бестан.
Когда совет подходил к завершению, в ставку вошел Жиембет — батыр из рода Алшын. Ему было поручено закончить подготовку к встрече врага в дальнем конце прохода — узкой горловине, где султан планировал дать первый бой.
Тяжелой ношей на сердце Жангира опустилась жгучая тревога. Лишь бы план удался!
Глава 20. Аттан!
В стане казахов царила настороженность. Привычная обстановка изменилась до неузнаваемости. Никто не стал разводить костров. Женщины не готовили ужин. Собственно, никого из женщин уже не осталось. Султан отправил их по домам вместе с отступниками. Сарбазы столпились напротив главной юрты. О привычном соблюдении порядка построения никто уже не помышлял. Все с волнением ожидали окончания совета батыров, возобновившегося после ухода тех, кто не поддержал султана.
Солнце скатилось за холмы на востоке, и теперь все было залито тусклым светом полной луны. В воздухе витал аромат диких горных трав, впитавших весеннюю свежесть. Лагерь окунулся в тишину, которую нарушало лишь радостное пение сверчков.
Максат поймал себя на мысли, что на протяжении нескольких часов пребывает в непонятном трансе. Как, впрочем, и все остальные. Одна мысль в его голове сменялась другой, не оставляя никаких следов своего существования. Мозг был словно одурманен чем-то и как будто полностью отключился от контроля над телом. А оно между тем после затянувшегося оцепенения начинало ныть, напоминая о себе все чаще и настоятельнее.
Первыми Максат решил размять затекшие
