Глава 18. Раздор

Низкорослый толстый казах с раскрасневшимся лицом грубо отпихивал от себя двух биев, пытавшихся его утихомирить. Несмотря на проседь в волосах, вел он себя крайне вызывающе. Несколько раз даже замахивался камчой на своих «добродетелей». При этом из его уст изрыгались самые грязные ругательства, какие чаще в ходу у темной бедноты.

Вся эта неблагопристойная сцена происходила прямо на глазах у Максата, который уже забыл, зачем его сюда послали. Вместе с ним за происходящим наблюдали еще три сотни человек — все, кто остался в лагере. Максату трудно было разглядеть, на кого именно кричит мужчина — мешали головы тех, кто подошел раньше. Сам факт, что человек позволил себе устроить скандал в военном лагере, говорил о том, что скандалист занимает не последнюю ступень в степной иерархии. О том же свидетельствовал его богатый наряд.

Между тем возмутитель спокойствия решил сменить тактику. Накричавшись вдоволь, попробовал силы в риторике. Бойко жестикулируя, он что-то говорил собравшимся. Его речь была настолько эмоциональна, что трудно понять, объясняет он, внушает или просто уговаривает. Будто не замечая ничего вокруг, бий безжалостно топтал свой мурак[20], слетевший с головы. Вместе с ним в пыли валялся и длинный кожаный пояс. Полы синего парчового чапана[21] были распахнуты.

— Эй, казахи! — восклицал он. — Жангир еще не хан. То, что он сын Есима, еще ни о чем не говорит! Он совещается только со своими батырами, потому что не хочет, чтобы вы знали правду. Говорят, ойратский хунтайджи идет сюда с большим войском. Может, султан в сговоре с ним? Он ведь уже попадал к ойратам в плен!

— Закрой свой поганый рот, Беимбет! — громогласно рыкнул на разошедшегося крикуна рослый, уже немолодой батыр. Он выступил вперед, чтобы его видели все, и широко расставил ноги. Левая рука сжимала рукоять длинного ножа, заткнутого за пояс.

Беимбет остолбенел. От неожиданности даже забыл закрыть рот.

— Кто ты такой, чтобы разговаривать со мной так?! — возмущенно завопил он еще громче, как только оправился от шока. — Ты — жангирская шавка! Правду говорят: «Кто не нравится хану, тот нравится народу; кто нравится народу, тот не нравится хану!»

— Значит, теперь он уже хан? — наигранно удивился батыр. — А может, все намного проще? Может, это не султан предатель, а ты — трус? Кто тебе доносит слова Жангира? Откуда ты узнал, с каким войском идут ойраты? Говори, пес!

В ответ Беимбет только зарычал на батыра, угрожающе тряхнув камчой.

— Да как ты смеешь говорить такое о нашем султане?! Я лично был в том бою, когда Жангира взяли в плен. Он дрался, как лев! А где был ты? — не замечая потуг бия, продолжал напирать батыр.

— Тише, Карасай! — Макс узнал голос султана, но из-за многочисленных голов впереди не смог разглядеть его. — Умерь свой пыл. Значит, Беке, я, по-твоему, предатель? За такие слова придется ответить. Твои седины не могут служить оправданием подобной дерзости! Я Жангир, сын Есим-хана! И кстати, мой толенгит[22] говорит правду. Только он умолчал о том, что сам же меня и освободил. Вместе с Аргынтаем и другими такими же смельчаками. А ты в это время на мягкой перинке валялся! Так что еще не ясно, кто из нас предатель: султан, который воюет за свой народ, или зажравшийся бий, трусливо прячущийся от врага!

В толпе послышались одобрительные возгласы. Все затихли, когда заговорил Беимбет.

— Ответь, султан, почему ты не рассказал всем о том, что сюда идут пять туменов ойратов? Что вы такое обсуждаете, если твои телохранители никого к тебе не пускают с самого утра?

— Убирайся прочь с глаз моих! — сорвался, наконец, султан. — Уноси свои трусливые ноги! Спасай свои стада! Мне не нужны трусы!

— Эй, султан! — осадил его Беимбет. — Ты забываешься! С народом так нельзя. Народ плюнет — озеро появится! Я не хочу, чтобы матери двух сотен кереев[23], обвинили меня в том, что их дети погибли или попали в плен. Они уйдут вместе со мной. Но не потому, что струсили. А затем, чтобы встретить тебя с мечом в руках, когда ты примкнешь к ойратам, и начнешь грабить казахские земли!

Видимо, последние слова переполнили чашу терпения Карасай-батыра, и он выбросил вперед свой гигантский кулак. Рыхлый Беимбет осел. С ненавистью взирая на обидчика, потер свою пухлую щеку. Не без труда поднялся на ноги. Карасай вовремя прочитал намерение бия, которому необходима была реабилитация. Прежде всего, в глазах сородичей. Батыр чуть отвел голову назад, и конец беимбетовской камчи просвистел у самого его носа. Хотя Карасай и был страшно зол, все же не осмелился на кровопролитие. Решил просто успокоить непонятно что о себе возомнившего старика: резко ткнул Беимбета в грудь подошвой сапога. Бий снова оказался на земле, но на этот раз подняться ему уже не удалось. Батыр в один прыжок оказался у распластавшегося тела и наступил на руку, державшую камчу.

Люди из свиты Беимбета, наблюдавшие за схваткой, спохватившись, хотели помочь своему бию. Но одного взгляда грозного Карасая оказалось достаточно, чтобы они от этой затеи отказались. Слава шапраштинского батыра гремела в степи не один год. Многие были уверены, что для него среди казахов есть только один достойный соперник — Аргынтай. Но тот был занят вырубкой леса. Так что остановить разъяренного воина было некому.

Все затихли. Максат во все глаза наблюдал за происходящим, пытаясь запомнить каждую деталь.

Шапраштинец носком сапога оттолкнул камчу, выпавшую из затекшей руки старика. Затем схватил бия за грудки и резким движением поставил его на ноги. Глядя в упор на поверженного противника, он снова заговорил:

— Прикажи всем собраться в лагере, султан, — это прозвучало почти как приказ. — Пора выяснить, кто из нас за кого. Иначе мы тут сами между собой перегрыземся.

Максат не стал больше задерживаться и со всех ног бросился туда, где работала сейчас его сотня. К своему великому удивлению, Макс не смог прочитать на