– А если я опять все испорчу? – Что, если она подведет Юриса так же, как подвела остальных? В ее жизни слишком много призраков прошлого.
– Прекрати наказывать себя за то, что у тебя есть сердце! Защититься от страданий нельзя; жить – значит скорбеть. Ты не убережешь себя, отгораживаясь от внешнего мира. Этим ты только ограничиваешь свои способности, как ограничивала физические возможности во время тренировок.
– Прошу, не бросай меня… – Зоя ощущала себя той, кем всегда боялась стать: слабой, беспомощной девочкой, которую ведут к церковному алтарю в Пачине. – Пожалуйста, только не ты.
Юрис подтолкнул к ней палаш.
– Зоя в потерянном городе. Зоя посреди сада. Зоя, истекающая кровью на снегу. Ты достаточно сильна, чтобы выжить после падения.
Юрис испустил крик, который перешел в нечеловеческий рык. Тело превращалось в драконье: кости трещали, чешуя увеличивалась в размерах – каждая чешуйка теперь была почти с Зоину ладонь.
Дракон нежно обнял ее крыльями.
– Давай же, Зоя. Мне долго не продержаться.
Она всхлипнула. Жить – значит скорбеть. Она маленькая девочка – и боевой генерал. Обхватив рукоять палаша обеими руками, она направила в ладони силу бури и вонзила клинок в сердце дракона.
В то же мгновение когти Юриса впились ей в грудь. Боль вспорола ее, как разветвленная молния. Кровь пропитала шелк. Жертвенная кровь. Юрис тяжело вздохнул и закрыл горящие огнем глаза. Зоя вжалась лицом в чешую, слушая гулкий стук его – ее? – сердца. Это и есть смерть? Она зарыдала, оплакивая обоих, когда ритм начал замедляться.
Секунда. Вечность. Когти Юриса разжались. Теперь билось только одно сердце – Зоино. Боли не было. Опустив глаза, Зоя увидела, что кафтан разорван, но крови больше нет. Она провела по коже. Рана, нанесенная Юрисом, уже затянулась.
Сейчас не время плакать. Если жертва дракона не напрасна, если есть хоть какой-то шанс спасти Николая и остановить Елизавету, нужно действовать. Зоя отомстит. Спасет своего короля.
Она сняла со стены кинжал. Пока слезы не полились снова, соскребла чешуйки с гребня, который тянулся вдоль спины Юриса. Но что дальше? Она ведь не фабрикатор – в отличие от Елизаветы. Разве мы не есть всё сразу? Зоя сломала барьеры своего ордена, но дерзнет ли она раздвинуть границы всех орденов как таковых?
Правильный выбор поначалу всегда кажется плохой идеей. Слова Николая. Не лучший совет, но, пожалуй, настало время ему последовать. Зоя сосредоточилась на пластинах чешуи, которые сжимала в ладони, почувствовала их грани, молекулы, атомы. Ощущение было чужим, странным; Зоя мгновенно поняла, что созидание никогда не станет естественной частью ее дара, но сейчас для достижения цели хватит и этих скудных способностей. Она прислушалась к чешуйкам: мысленно узрела форму, которую они стремились принять: пластины бешено вращались, будто черное колесо – нет, корона. Юрис. Как обычно, настаивает на своем. Зоя отогнала образ и заставила пластины принять вид браслетов и сомкнуться на ее запястьях.
Как только чешуйки соединились и связь стала неразрывной, по венам Зои хлынула сила Юриса, но все было иначе, нежели с клыками тигра. Открой дверь. В ее сознание проникло прошлое дракона. Миллиарды лет, прожитых и драконом, и тигром, грозили затопить короткий миг ее человеческой жизни. Так возьми ее, обратилась она к Юрису. У меня достанет сил выжить после падения.
Зоя почувствовала сопротивление дракона. Юрис словно бы отступил, защищая ее, задавая верное направление, как делал на протяжении последних недель. Как будет делать всегда.
Теперь она и дракон – одно целое. И они будут сражаться.
33
Нина
Услышав детский плач, рыбаки за спиной солдата начали поворачивать головы. Охранник попытался торопливо захлопнуть дверцы фургона.
– Помогите! – закричала Нина. – На помощь!
– Что у вас там происходит? – спросил один из рыбаков.
Да благословят небеса Фьерду и ее заботу о беспомощных девицах. Фьерданцев с малых лет учат защищать слабых, особенно женщин. На гришей эта забота, как правило, не распространяется, но раз мертвые заговорили, Нина позволит им говорить и дальше.
Заплакал еще один младенец. «Так, так, малыш, – прошептала Нина. – Плачь громче».
Рыбаки уже поднимались по склону холма к посту охраны.
– Не ваше дело, – огрызнулся солдат, которому наконец удалось захлопнуть дверцы.
– Что там у вас? – послышался голос.
Нина пригляделась через щелочку. Ханну и Адрика сдернули на землю и окружили вооруженной охраной. Толпа местных рядом с фургоном росла.
– Груз для завода, – ответил солдат.
– Тогда почему фургон ехал в обратную сторону?
– Разворачивайтесь и двигайте, – прорычал охранник двоим солдатам, занявшим место возницы. Щелкнули поводья, лошади сделали несколько шагов вперед, но рыбаки высыпали на дорогу и перегородили ее.
– Покажите, что в фургоне, – потребовал крупный мужчина в красной шапке.
Вперед, с поднятыми в миролюбивом жесте руками, вышел еще один.
– Мы слышим, что внутри плачут дети. Зачем везти их на военный завод?
– Я уже сказал, это вас не касается! Ответов вы не получите, а если будете и дальше совать носы в дела военных, у нас есть право применить силу.
– Что, вправду станете стрелять по мирным людям? – раздался голос откуда-то сбоку.
Нина переместилась к другому борту и увидела, что на шум собралась целая толпа горожан.
– А почему нет? – спросила женщина. – Нашу реку они уже отравили.
– Закрой рот, – прошипел солдат.
– Это точно, – подтвердил другой мужчина. Нина его узнала: хозяин таверны, с которым они общались в первый день в городе. – И девчонку в монастыре замучили. А еще всю скотину Герита перебили.
– Хотите стрелять – стреляйте, – бросил кто-то. – На всех пуль не хватит.
– Назад! – рявкнул охранник, однако выстрела не последовало.
В следующую секунду дверцы фургона снова отперли.
– Что это значит? – вопросил мужчина в красной шапке. – Кто все эти женщины? Почему их сюда посадили?
– Они… заразные, – солгал охранник. – И находятся на карантине ради собственного же блага.
– Никакой заразы нет, – из глубины фургона подала голос Нина. – Военные ставят на этих женщинах опыты.
– Но они же… Они же все беременные?
Нина тянула паузу. Она почувствовала, как подозрительность толпы сменилась настоящим гневом.
– Вы из монастыря? – спросил мужчина в шапке, и Нина кивнула. Убогий сарафан и дурацкие светлые косы придадут ее словам убедительности.
– Заключенные – не женщины, – прошипел охранник, – это гриши. Они представляют угрозу для Фьерды, и вы не имеете права мешать нам.
– Заключенные? – мужчина нахмурился. – Гриши?
Толпа подошла ближе, стараясь разглядеть женщин и девушек. Нина знала, насколько сильны среди фьерданцев предрассудки. Видела, как они проявлялись у Матиаса, чувствовала их вес. Но, с другой стороны, она видела и перемены, видела, как понимание сдвинуло с места этот тяжелый камень, казавшийся незыблемым. Если это произошло с дрюскелем, натасканным на ненависть к гришам, то, возможно, случится и с простыми людьми. В фургоне – вовсе не могущественные ведьмы, сеющие разруху, не безликие вражеские солдаты, а свои, фьерданские девушки, оторванные от семей и подвергшиеся пыткам. Если обычные люди не понимают разницы, эта
