Мы ехали к Бренде за очередными поддельными паспортами. Фальшивые документы, фальшивые имена, фальшивая внешность. Небольшие изменения внешне, огромные изнутри.
У Ньюта теперь волосы по плечи, и он убирает их в хвостик тонкой черной резинкой. Это раздражает меня, ровно как и моя зачесанная назад челка, стоящая дыбом из-за приличного количества геля. Раздражают черные очки, постоянная смена обстановки и бег. Непонятно куда. Мы просто неумолимо приближаемся к пропасти, с которой сорвемся и разобьемся. Рано или поздно отец Ньюта обнаружит нас, и это станет полным крахом. Порой мне кажется, что я зря выбежал в ту звездную ночь и прыгнул в Mercedes. На что я надеялся? Не знаю. Возможно, на светлое будущее, вечную любовь и спокойный сон.
Изо дня в день, когда Земля делает полный оборот, каждые сутки, когда луна освещает дороги или же скрывается за ночными тучами, меня выбивает из колеи крик, разрывающий шум машин за окном очередного мотеля. Воздухе отчаянно, с болью и слезами из раза в раз звучит одно имя:
«Арис».
Ньют засыпает, вспоминая этого мальчишку.
Просыпается, потому что ему снятся кошмары, которые душат его, сводят судорогой тело, не давая сделать и вздоха. Ньюту снится одно и то же из ночи в ночь: мальчишка с голубыми глазами захлебывается кровью, раздирает себе руки от боли и медленно умирает. Его тело последний раз дергается, как марионетка, которую неумело потянули за ниточки.
Падает. Ударяется головой об пол. И смотрит пустыми, стеклянными глазами в потолок. Всё. Мертв. Не дышит, не говорит, даже не бьется в агонии.
Просто застывшая оболочка без души.
«Понимаешь, Томми, ведь то, что мне снится, могло произойти… Не уберег. Не спас. Понимаешь?»
Киваю головой. Лгу тому, кого люблю. Лгу тому, кому поклялся себе (на крови, рассекая запястье левой руки острым лезвием ножниц), никогда не лгать. Прости, Ньют, но не понимаю. Не понимаю, какого это видеть во снах, как кого-то теряешь.
Потому что мне не снится ничего. Теперь — ни единого сна. Я не просыпаюсь, резко вскакивая на скрипящей кровати придорожного мотеля, не кричу имя того, кого люблю.
Потому что, кажется, мое сердце очерствело. Оно больше не болит, когда перед глазами мельтешит картинка того, как мои руки держат за волосы девочку в полусознательном состоянии, как ее ноги разводят парни, стоящие по бокам. Я чувствую ту же тошноту в глотке, что и тогда. Но эмоций нет. Никаких. Совершенно. Будто тело отторгает себя чисто рефлекторно, по старой привычке. Я зажимаю рот рукой в тот самый момент, когда рядом появляется Ньют. Его холодные пальцы (теперь они всегда такие. С того самого момента, как Арис блевал кровью на кухне, как его уносили врачи, как его забирали домой.) отстраняют мою руку от лица.
— Скоро поедем, Томми.
Целует меня в лоб, откидывая рукой упавшие мне на глаза волосы. Подает уже открытую бутылку с водой. Беру ее, избегая прикосновений с холодными пальцами. И не получается. Ньют берет мою руку в свою, сжимает и подносит к губам. Целует каждый палец, смотрит мне в глаза, переводит взгляд на шею, где дергается мой кадык, пока я пью.
Я давлюсь водой, выплевываю ее и готовлюсь разразиться громкой тирадой.
— Я тебя люблю.
Я не слышу, почти читаю по губам. Но эту фразу узнаю не просто из тысячи, из миллионов любых других фраз, произнесенных на грани слышимости, в совершенно неподходящий момент, в совершенно не нужном месте. Три слова. Из уст Ньюта я слышу это не впервые. Почему же тогда так больно? Почему на глаза наворачиваются слезы, за которые мне так стыдно?
Мотаю головой. Нет. Не надо. Не говори, молчи. Я вырываю свою руку из его и запрыгиваю в машину. Выдыхаю. Вдыхаю. Пахнет корицей, сигаретами с ментолом, кофе. Успокаивает. Достаю из бардачка таблетки и закидываю несколько в рот. Сердцебиение чуть замедляется, дыхание становится тише. Ньют резко хлопает дверцей, закрывая меня в салоне. Удивленно смотрю на него, но вскоре понимаю причину этого резкого жеста. К машине направляется один из полицейских. Молодой, высокий, такие, которые по началу рвутся на самые сложные дела, пышут энтузиазмом и харизмой. Те, кто поначалу белозубо улыбаются, жуют на обед салат из листьев. Те, кто потом налегают на пончики и кофе, чьи зубы желтеют, кто сидит потом в кабинете для трудных подростков, чтобы клепать дело за делом, ставя штамп: наркозависим. Нестабилен. На лечение.
Я видел такие десятки, сотни. Тех, чьи мечты угасают как огонек свечи, стоит лишь подуть сильнее обычного. Я такой же. Загорелся, вспыхнул, побежал за тем, кого любил… И погас.
Или еще люблю?
Черт. Не может человек чувствовать такой спектр эмоций. Нельзя жить, когда сердце разрывается каждый раз от невыносимой боли, когда глаза сталкиваются с янтарным взглядом. Нельзя не любить его. Преданного, искреннего, изменившегося до неузнаваемости. Но, возможно, именно из-за этих изменений нет прежнего запала, дающего огонь. Я вспоминаю его жесткие и уверенные движения в тот первый раз, вспоминаю, как он готов был оттаскать меня за шею за любую оплошность. А потом это всё куда-то разом пропало. Осталась лишь моя блядская натура, которая сама не знает, чего она хочет: жесткого секса, прежнего образа жизни или той нежности, что Он дарит мне почти каждую ночь.
Благодаря чуть приоткрытому окну с водительской стороны автомобиля я слышу, что говорит полицейский.
— Вы знали этих людей?
— Нет. — Ньют устало потирает глаза, уставшие от бесконечно серого пейзажа дорог, едкого дыма, валящего из-под тойоты, перевернувшейся на наших глазах. Пусть машину и потушили, но она могла загореться снова в любой момент. — Всё, что мы видели, как машина ехала, потом резкий хлопок, им что-то попало в колесо. Дорога скользкая, сами знаете, их занесло, раздался еще хлопок и что-то вспыхнуло в бензобаке. Извините, я сейчас.
Ньют направляется ко мне. Я понимаю зачем. Чтобы хоть как-то скрыть от меня, что из той машины достают трупы. Два обугленных тела. Я вижу, пусть даже на таком далеком расстоянии, что это два парня. Брюнет и блондин. Дрожь растекается острыми иголками по всему телу. Ньют не соврал полиции, но утаил от них одно: этими хлопками, которые мы слышали, были выстрелы. Тошнота вновь подкатывает к горлу. Стреляли-то в нас. И я, и Ньют это прекрасно знаем. Машина до ужаса похожа на нашу, номеров
