— Томас, — окликает меня девушка. Она закидывает длинные, распущенные волосы за плечи одним движением руки, на которой блестит венчальное кольцо. — Мы обвенчались. А торжество… это лишнее. Сейчас не до этого. Мы немного ругаемся, конечно, из-за моей работы, из-за его. Сам понимаешь, рано, наверное, создавать полноценную семью.
Я киваю так, будто правда ее понимаю. Хотя на самом деле мне совершенно не ясно по одной простой причине: у меня никогда не будет такой семьи.
Чак оставил меня. Меня оставила мама. Меня оставил Ньют.
Я прихожу в комнату под вечер, до этого слоняясь по всему колледжу без дела. Падаю на кровать, на которой когда-то спал Ньют. На уже не его кровать. Здесь давно поменяли постельное белье, готовят комнату к заселению какого-нибудь новенького. И я готов завыть от тоски и отчаянья. Но молча стискиваю бежевое покрывало в руках, сворачиваюсь клубком и смотрю на лунный свет, проникающий в комнате через окно.
После полуночи встаю, чтобы пройти к себе в комнату и взять сигареты, зажигалку и телефон из ящика. Это его вещи. Частичка Ньюта Коннорса, так трусливо уехавшего, не разбудившего меня, чтобы хотя бы прикоснуться к нему последний раз.
— Где ты сейчас, Ньют? — шепчу, чиркая зажигалкой и закуривая. Горечь оседает на кончике языка, и я затягиваюсь еще глубже, вдыхаю дым настолько сильно, чтобы закашляться, но мои легкие слишком привыкли к никотину, а потому не сопротивляются.
За окном кто-то сигналит, и это безмерно раздражает. Насколько я знаю на территории колледжа бывает всего одна машина, и она принадлежит директору. Но гудки на улице не прекращаются, а потом фары начинают светить в сторону моего окна. Я раздраженно подхожу к нему, распахиваю, резко дернув ручку на себя так, что она чуть не отваливается.
Вместе с дымом из легких готовлюсь уже выкрикнуть гневную тираду о том, что нехрен шуметь, как замолкаю, увидев, кто нарушитель моего спокойствия.
Сигарета выпадает из рук и падает на асфальт. На асфальт рядом с его конверсами, в которых он когда-то ходил по этим комнатам.
— Привет, Томми, — кричит он, махнув мне рукой.
И я чувствую, как впервые в моих глазах застывают слезы счастья. Я хочу злиться, хочу обругать его, хочу схватить это чертово черное пальто, тряхнуть за его отвороты хорошенько, чтобы с этим движением вытрясти Ньюта из вещички, ударить, да что угодно.
Только не выронить сигарету, расплакаться и чувствовать, как тысячи мурашек бегут по рукам, плечам и щекам из-за его голоса, звучащего на всю территорию колледжа.
— Собирайся, Томми. Мы уезжаем.
И это «мы» греет меня настолько сильно, что спустя десять минут, кое-как скинув вещи в чемодан, я выбегаю на улицу в тонкой кофте, джинсах и обутых кое-как найках. Мне безумно везет, что вахтерши нет на месте, и я подозреваю, что это дело рук Коннорса.
Я выхожу из здания, больше не бегу, будто пытаясь сохранить остатки гордости. Но какая к черту гордость? Я кидаю чемодан и все-таки бегу ему на встречу. Он протягивает свои руки, и мне хочется утонуть в его объятиях, зарыться в воротник его черной рубашки, выглядывающей из-под пальто. Но вместе этого я бью его по лицу, наотмашь, слабо сжатой в кулак рукой. Оглушительно громко, хрипло кричу:
— Какой же ты мудак, Ньют Коннорс!
Сердце бешено колотится где-то в глотке, кровь шумит в ушах, и я готов упасть, но он обнимает меня.
Приехал. Как обещал. Не бросил. Вернулся.
Его губы теперь со вкусом мяты. От него больше не пахнет так сильно сигаретами, да и запах парфюма поменялся. Теперь больше горчит, без сладких нот. Но его поцелуи все те же. Мягкие, тягучие, от которых кружится голова, подгибаются ноги и хочется умереть. От счастья. Потому что вернулся. Не оставил. Он рядом.
Я обвиваю руками шею Ньюта, и его руки притягивают меня ближе, за пояс, прижимает к себе крепче и шепчет:
— Поехали, Томми.
И я замечаю, какое сегодня звездное небо. Какой сегодня не такой уж холодный воздух, хотя Ньют отдает мне свое пальто, от которого все так же тянет сигаретами. Это успокаивает. И мне кажется, что я впервые действительно живу.
Мой чемодан валяется на заднем сиденье. Я крепко сжимаю в одной руке старый, разбитый айфон. А моя левая рука в руке Ньюта, и он переплетает наши пальцы, целуя мое запястье. Я советую ему следить за дорогой, но он лишь смеется.
… И тихо гудит мотор Mercedes`a, на котором мы уезжаем из этого чертового места.
Вместе.
23.11.2015 — 03.02.2016
========== sequel. Сломанные I ==========
Меня рвет желчью, водой, утренним кофе и привычной дозой таблеток. Я давлюсь комками рвоты, из-за которых трудно дышать, и от этого становится намного хуже, тошнит еще сильнее, чем от вида развороченного мяса, которое было когда-то человеком. Когда-то дышало, говорило, смеялось. А сейчас это просто непонятная субстанция. И личность, от которой остались внутренности да сломанные кости, эксперты-криминалисты смогу распознать лишь по оторванной руке, что валяется недалеко от нашей машины, и остаткам зубов.
Одной рукой опираясь на асфальт, чувствуя, как щебенка с обочины впивается в мою ладонь, второй держась за горло, я пытаюсь отдышаться. Едкий запах желчи, крови и бензина бьет в нос, когда я встаю с колен. Легче не становится, но в желудке настолько пусто, что кажется, будто он засасывает сам себя. Всё это побочный эффект таблеток, стресса и того, что я увидел. Голова невольно поворачивается налево, туда, где машина скорой, полиции и пожарных пестрят огнями своих проблесковых маячков. Закрываю глаза, отворачиваюсь и вытираю рот рукавом. Снимаю кофту, оставаясь в одной футболке, и выкидываю ее на асфальт. Все равно эти запахи, впитавшиеся в нее, не выстираются ни одним порошком. От меня воняет машинным маслом и я, все так же стоя с закрытыми глазами, пошатываюсь. Мне на плечо ложится рука Ньюта. А потом он резко и крепко прижимает меня к себе, так, что я чуть впечатываюсь носом в его грудь, вдыхая запах сигарет, чуть сладковатого парфюма и гари. Дергаю парня за край кофты и говорю:
— Выкинь ее потом.
— Окей, Томми, — блондин кивает. — Давай я принесу тебе попить?
Слабо дергаю головой в знак согласия. Хорошо. Воды так воды. Ничего крепче мне все равно нельзя теперь.
