Тогда она оставила попытки приподняться и просто лежала, стараясь что-то понять.

Ей позвонили – вот что случилось. Надя Мосс, едва Энджи вышла из русского клуба. И прошептала, что хочет встретиться с глазу на глаз в переулке за клубом, куда она выйдет покурить – в зале говорить нельзя, слишком рискованно. В голосе Мосс звучало отчаяние.

Энджи напряглась, стараясь открыть глаза, полностью очнуться и вспомнить, что произошло дальше.

Надя показалась на крыльце черного хода и подозвала Энджи, а затем ее схватили сзади за шею… и оглушили тазером. Это наверняка был электрошокер. После этого она ничего не помнит – только чернота и смутное ощущение, что ее везут в машине, а лицо закрывает какая-то ткань. Затем… рокочущий звук, ощущение вибрации. Вертолет? Всплыло воспоминание, что она находилась в вертолете, летевшем ночью. Было темно и холодно, только слабый отсвет каких-то электронных устройств – наверное, приборной доски. Руки и ноги у нее были связаны. Шевельнув ногами сейчас, Энджи поняла, что они свободны, и сапоги по-прежнему на ней. Руки тоже не связаны. Она попыталась поглубже вздохнуть через нос – и узнала запах в комнате.

«Я явно бывала здесь раньше».

Ее охватила тревога. И тут Энджи замерла: она ощутила чужое присутствие. В комнате есть кто-то еще. Она нерешительно потянула носом и ощутила запах пота, замаскированный ароматической отдушкой лосьона для бритья.

– Добро пожаловать домой, Роксана.

Это было сравнимо с новым электрическим разрядом. Энджи перестала дышать, перенесшись назад во времени. Она оказалась в сырой темной комнате, куда Алекс помог ей попасть с помощью гипноза.

«– Я лежу на кровати в темной комнате. Рядом со мной кто-то есть, держит меня за руку. Женщина. У нее кожа прохладная и мягкая. Она нежно, негромко напевает что-то вроде колыбельной… О двух котятах. На польском. Вдруг она перестает петь – кто-то вошел. Я пугаюсь. В комнате становится темнее… На ней лежит мужчина. Крупный, очень большой.

– На ком, Энджи?

– Не знаю… На женщине, которая поет колыбельную. Лежа на ней, он рычит, как собака, а она тихо плачет. Очень боюсь. Это плохо. Страшно…»

Энджи резко села, и все вокруг закружилось. Тошнота подступила к горлу, она подавилась. Она на кровати – Энджи похлопала по матрацу вокруг себя: перед глазами по-прежнему все расплывалось.

– Вот ты и дома, Роксана, – повторил кто-то. Голос низкий, глубокий, звучный. В Энджи плеснулся ужас. Она сглотнула и с усилием заморгала. «Я знаю этот голос. Я его уже слышала».

Наконец зрение сфокусировалось. Энджи разглядела стену и зарешеченное окно и осторожно повернула голову вбок, к источнику голоса. Бледный свет, проходящий в окно, освещал крупного мужчину. Рыжие волосы, густая борода. Бледная кожа, светло-серые глаза.

«Рыжий дядька. Плохой». Это он.

– Кто вы? – хрипло вырвалось у нее. – Где я?

Мужчина подался вперед и погладил ее по волосам, задержав длинную прядь в толстых пальцах. Он наклонил голову, и Энджи увидела голубого краба сбоку на его мощной шее.

– Красавица, – прошептал он. – Какой красивой ты выросла, девочка моя, – кончиками пальцев он тронул ее губы, проведя по шраму. Энджи отшатнулась, ударившись о стену.

– Убери от меня руки, блин!

Он широко ухмыльнулся. Свет отражался в его глазах.

– Сюда я привожу всех моих девочек, Рокси. Припоминаешь? Здесь я держал вас с мамашей. Я привез тебя сюда, чтобы ты проснулась, огляделась и все вспомнила. И меня чтобы вспомнила. Я хотел увидеть тебя, коснуться, заглянуть в глаза, и чтобы ты поглядела в мои. – Он пристально рассматривал ее. – Мое потомство, – тихо сказал он. – Смышленая девочка. Спустя столько лет ты меня отыскала. И клуб мой нашла… Очень неплохо, Рокси. Ты настоящая дочь своего отца.

С желчной горечью во рту Энджи не нашлась с возражениями. Она видела доказательства его правоты в бледной коже, цвете волос, светло-серых глазах. Она нашла его, нашла своего биологического отца, и он оказался тем самым «рыжим дядькой» – чудовищем.

– Как вас зовут? – прошептала она.

Он улыбнулся.

– Оли. Олег Каганов.

– А моя мать…

– Одна из моих шлюх, девчонка из Польши. Забеременела в шестнадцать лет.

Энджи не могла дышать от эмоций. Она вглядывалась в Каганова, пытаясь запомнить лицо, фигуру, запах. Понять его, своего отца.

– И вы ее убили. Вы же убили мою мать?

Улыбка Каганова стала мрачнее.

– Ану, – добавила Энджи. – Ее звали Аной.

– Очень хорошо. Это тебе Сёма сказал?

Клокочущая ярость поднялась изнутри, знакомыми струйками просачиваясь в кровь. Энджи ощутила знакомый вкус бешенства. На этот раз в нем были острые, режущие грани, и в голове сразу прояснилось. Злость смешивалась с болью, пульсировавшей в теле.

– Анастасия Ковальская, – подтвердил рыжий. – Дочь Данека Ковальского, политического активиста, которого посадили, а потом и прикончили, когда «Солидарность» в Польше только поднимала голову…

«Дедушка. У меня был дед, которого звали Данек Ковальски!»

Энджи ухватилась за эту новость. Значит, ее семья из Европы! Она выберется из этой комнаты, из этой тюрьмы своего прошлого, найдет оставшихся родственников и расскажет им, что сталось с Аной.

– Ана рассказывала, что ее мать умерла, когда она была маленькой, – серые глаза Каганова не отрывались от таких похожих глаз Энджи. – Отец растил ее один. Ей было четырнадцать, когда в Польше начались беспорядки и отца арестовали. Тогда-то перевозчики ее и сцапали. Вот, смотри, – Каганов взял с тумбочки фотографию и подал Энджи: – Бери, бери.

Энджи выхватила снимок и жадно уставилась на него. Юная девушка с большим круглым животом. Копия Энджи, когда та сама была подростком, только волосы темные и волнистые и цвет кожи смуглее. На глаза навернулись слезы. Энджи отчего-то затрясло.

– Я подумал, тебе захочется взглянуть на рыбные садки и крабовые ловушки, по старой-то памяти. Сказать им «до свидания»… Рокси, – прибавил Каганов.

Она тут же посмотрела ему в лицо.

– До свидания? – переспросила она шепотом. От слез большое лицо рыжего расплывалось.

– Пора тебе присоединиться к своим. Вполне логично, что ты закончишь свою жизнь там же, где умерли твоя мать и сестра. Потому что, моя Роксана, все всегда возвращается к началу, – Каганов обвел в воздухе круг своей мясистой лапищей. – Только на этот раз никакие кроссовки не всплывут, – ухмыльнулся он.

Энджи, давясь от дурноты, попыталась встать, но вокруг все снова закружилось, и она привалилась спиной к стене, тяжело дыша.

– Что вы с ними сделали?.. Как вы их убили?

– Пойдем, я тебе покажу, – он протянул ей руку. – Пошли.

Энджи не двигалась. Ее стошнит, она лишится чувств, а отключаться сейчас нельзя. Надо оставаться в сознании и бороться.

Улыбка на лице Каганова растаяла, взгляд стал жестким. Он взял у Энджи фотографию и вернул на тумбочку. Поднявшись, он сунул руку за спину, достал пистолет, навел его на Энджи и стволом показал ей идти к двери.