снаряда упали в 370 м от пикета Шаганы, а два снаряда упали в море в 3 км от озера Шаганы.
В 15:40 поступило донесение от самолета, который обнаружил в 15:20 «один советский эскадренный миноносец в 45 милях юго-восточнее Одессы» и был при этом обстрелян зенитным огнем. Это был «Сообразительный», находившийся в этот момент в 60 милях южнее Одессы, далеко в стороне от точки, сообщенной румынским летчиком. Трудно сказать, были ли в тексте донесения искажения или с такой ошибкой румыны определили координаты. Еще одно путаное донесение поступило от самолета, обнаружившего в 15:45 «два эскадренных миноносца в 15 милях на зюйд-ост от маяка Олинька, шедших курсом 60° со скоростью 15 узлов». Элементы движения второй группы тральщиков определили довольно верно — но, судя по отчету, группа находилась в этот момент в 10 милях юго-западнее маяка Олинька.
С 16:30 до 17:45 воздушная разведка противника обследовала прибрежную полосу шириною от 10 до 30 миль и наших кораблей не обнаружила. К 18:10 румынское командование пришло к заключению, что все советские корабли ушли на восток. На основе всех поступивших за день донесений румынское военно- морское командование пришло к выводу, что на их коммуникациях действовали две-три группы советских кораблей. Одна группа состояла из двух эскадренных миноносцев, атаковавших в 11:40 румынский конвой в 20 милях севернее острова Змеиный, и из одного большого корабля, маневрировавшего восточнее того же острова. Вторая группа состояла из двух больших эскадренных миноносцев, маневрировавших примерно в 25 милях юго-восточнее острова Змеиный с очевидной целью перехвата путей из Констанцы, а также одного большого военного корабля, находившегося в 70 милях восточнее маяка Олинька. Третья группа, состоявшая из двух эскадренных миноносцев, маневрировала в районе Одесса — Тендра.
Как мы знаем, третьей группы вообще не существовало, остальное же в целом правильно. То, что наши тральщики румыны называли эсминцами «или миноносцами» — так кому в голову придет наносить удары по коммуникациям тральщиками? Что касается входившего в состав второй группы «большого корабля», то, вероятно, это был тот же «Сообразительный», но по данным радиопеленгования.
Таким образом, противник пришел к убеждению, что 13 декабря с нашей стороны действовали шесть эскадренных миноносцев под прикрытием двух крейсеров. Далее на основе донесений своей разведки об обнаружении нескольких подводных лодок он заключил, что наши надводные корабли взаимодействовали с подводными лодками. То есть думали о нас румыны хорошо — гораздо лучше, чем было на самом деле. Особенно в отношении взаимодействия надводных кораблей с подводными лодками — такое мы попытаемся сделать только в апреле 1944 г.
Что касается выводов, сделанных германо-румынским командованием, то они в основном свелись к двум пунктам: следует ожидать повторения набеговых операций и, главное, что можно противопоставить им в данных условиях, — это мины. Именно тогда, в декабре 1942 г., приняли решение о скорейшей проверке степени разрежения поставленных в 1940–1941 гг. оборонительных минных заграждений и на основе этой проверки, давшей весьма неутешительные результаты, в январе 1943 г. приступили в первую очередь к подновлению констанцского минного поля. На большее в то время не хватило средств, так как германский адмирал Черного моря приказал использовать почти все имевшиеся запасы якорных мин для постановки оборонительных минных заграждений в Керченском проливе. То есть немцы на то время признавали доминирующую роль Черноморского флота на театре и очень опасались активных действий надводных кораблей у румынского побережья. Отчасти это было связано, с одной стороны, с отвлечением основных сил авиации на сухопутное направление — в разгаре Сталинградская битва. С другой стороны, западное побережье и южная часть Черного моря в то время являлись очень «неудобным» операционным направлением для германской авиации. Она не мота действовать там со своих аэродромов в Донбассе и в Восточном Крыму — для этого нужен был маневр на румынские авиабазы, а обстановка такого не позволяла.
Воодушевленный тем, что в результате двух предыдущих набегов на румынские коммуникации, как тогда считали, противнику нанесен значительный ущерб, а также желая быть сопричастными к успехам Красной Армии на южном фланге советско-германского фронта, Военный совет ЧФ принимает решение нанести еще один удар. Для этих целей выделяются все те же тральщики Т-406 (брейд-вымпел командира 2-го дивизиона капитана 3-го ранга В,А. Янчурина), Т-407, Т-412 и Т-408, но поддерживали их на этот раз два эсминца — «Сообразительный» (флаг командира бригады траления и заграждения контр-адмирала В.Г. Фадеева) и «Беспощадный».
Вроде бы был учтен опыт прошлой операции, когда «Сообразительный» физически не смог успеть к месту боя одной из двух ударных групп. Но в данном случае это не имело значения, поскольку теперь тральщики должны были действовать вместе, одной разведывательно-ударной группой. Количество кораблей поддержки увеличили в связи с нахождением, по данным разведки, двух румынских эсминцев в Констанце и двух канонерских лодок в Сулине.
Вспомним еще об одном недостатке предыдущего рейда — отсутствии воздушной разведки. Правда, первой группе тральщиков удалось тогда обнаружить конвой противника и без помощи авиации; точнее говоря, конвой вышел прямо навстречу тральщикам в тот момент, когда они только собирались приступить к поиску. Однако все понимали, что делать ставку на везение нельзя, и на этот раз авиации флота приказали за три дня до выхода в море кораблей произвести воздушную разведку на участке коммуникаций Сулина — Бугаз, а также портов Констанца, Сулина, Бугаз и Одесса и, наконец, крымских аэродромов противника. В дальнейшем авиация флота должна была вести тактическую разведку для наведения кораблей на конвои и нанесения совместно с ними ударов, а также прикрывать корабли на переходе.
Неблагоприятные условия погоды в течение ряда дней не позволяли авиации флота приступить к предварительной разведке. Согласно прогнозу, погода в дальнейшем могла только ухудшиться. То есть стало очевидным, что ни воздушной разведки, ни совместных ударов по конвою, ни истребительного прикрытия не будет. По-видимому, в таком урезанном виде операция успешной могла быть только случайно, а с учетом известной истины, что при равных повреждениях вероятность потери кораблей у берегов противника всегда выше, чем у своих, — еще и неоправданно рискованной. Однако операцию решили проводить.
Проще всего можно было бы это объяснить русским «авось»: разведки нет — ну так, может, и сами на что-нибудь наткнутся; бомбардировщиков нет — ну так если корабли конвой найдут, то уж, наверное, и сами справятся; истребителей нет — ну так если наши сидят на аэродромах, то почему противник будет летать… Но это несерьезные рассуждения. Каких-либо документов, объясняющих, почему при ухудшающемся прогнозе погоды все же решили операцию проводить — нет. Но есть предположения. По-видимому, на свою авиацию изначально не очень-то рассчитывали: с начала войны не было примера хоть одной реально удачной совместной операции надводных кораблей и ВВС. Те единичные случаи, когда самолеты- корректировщики выходили на связь со стреляющим кораблем и давали какую-то информацию о падении своих снарядов, корабельными артиллеристами оценивались пессимистически.
Действительно, ведь весь процесс корректировки, как и наблюдение результатов стрельбы с самолета, носил исключительно субъективный характер и никакими средствами объективного контроля не подтверждался. Более того, артиллеристы иногда пренебрегали выдаваемыми летчиками корректурами и продолжали стрельбу на прежних установках прицела и целика — о чем летчики, естественно, не знали, но с самолета начинали поступать доклады, что снаряды ложатся по цели. А сколько раз было так, что авиация по каким-либо причинам вообще в последний момент отказывалась от выполнения задач? Таким образом, получается, что заведомо известное неучастие ВВС флота в операции не являлось критичным, поскольку на практике от нее ничего и не ожидали. К сожалению, последующие события 1943–1944 гг. во многом подтвердят этот вывод.
Однако вернемся к набеговой операции. Четыре назначенные тральщика вышли из Поти в 4 часа 26 декабря с небольшим запозданием против намеченного срока, а эсминцы покинули эту базу в 19 часов. В 10:52 26 декабря, когда разведывательно-ударная группа находилась в 100 милях западнее Поти, показался самолет-разведчик, который в дальнейшем в течение 3 часов 20 минут вел непрерывное наблюдение за движением группы. За это время с тральщиков сбрасывали глубинные бомбы в районе обнаружения одного или двух перископов, но они не сделали главного — не легли на ложный курс, как это предусматривалось планом. В 14:20 самолет противника скрылся. Полагая, что он вызовет бомбардировщики для атаки тральщиков на разведанном уже курсе, командир дивизиона в 14:35 послал радиограмму в адрес ВВС флота с просьбой выслать авиацию для прикрытия тральщиков — но, естественно, никто не прилетел. В 14:45 В.А. Янчурин донес по радио командиру бригады на «Сообразительный» об атаке подводной лодки и об
