приказал всем лежать и лишних движений не делать. А сам до 10 часов проверял отсеки и беседовал с людьми, а затем заснул в центральном посту. Воздух в лодке сильно насытился парами бензина, люди стали дуреть, терять сознание. В 12 часов командира разбудили, так как ситуация становилась критической, в работоспособном состоянии осталось буквально несколько человек. Акустик Кантемиров лежал на настиле и плакал, приговаривая непонятные слова. Моторист Бабич кричал и плясал. Электрик Кижаев медленно ходил по отсекам и кричал: «Что это все значит». Большинство людей лежало в обморочном состоянии. Женщины уговаривали командира всплыть, а когда им объяснили, что этого нельзя сделать, им показалось, что экипаж лодки почему-то решил коллективно умереть, и просили застрелить их. Фактически к 13 часам способность соображать и действовать сохранилась только у трех человек: командира, старшины группы Пустовойтенко и краснофлотца Сидорова. До 17 часов командир ходил, спал, временами терял сознание. Когда он почувствовал, что дальше не выдержит, то приказал Пустовойтенко не спать, считая боевой задачей во что бы то ни стало продержаться до 21 часа и тогда разбудить командира, который лег во втором отсеке. Несколько раз командир просыпался и напоминал Пустовойтенко о его задаче. В это время взятый в поход вместо штатного командир БЧ-5 Медведев, будучи не в себе, несколько раз ходил в первый и шестой отсеки и пытался открыть входные люки. За ним спокойно ходил Сидоров и за ноги оттаскивал его от люков. Механику все же удалось незаметно отдраить люк в кормовом отсеке, но 35-метровое давление плотно прижимало люк к корпусу. В конце концов командир БЧ-5 также уснул.

Старшина продержался, но добудиться командира в 21 час не смог, также не смог он привести в чувство командира БЧ-5, которого на руках перенес в центральный пост. Тогда Пустовойтенко решил перенести в центральный пост командира лодки, самому продуть балласт и, когда лодка всплывет, вынести командира наверх, надеясь, что на свежем воздухе он быстро очнется. Старшина продул среднюю цистерну, и лодка всплыла под рубку. Затем он открыл люк, но от свежего воздуха тоже стал терять сознание. Чувствуя это, он успел задраить люк и упал вниз. В таком состоянии лодка оставалась на протяжении двух часов. Через отдраенный механиком люк в кормовой отсек стала поступать вода, заполнившая трюм отсека и залившая главный электромотор. Течением воды лодку отнесло на каменистый берег к Херсонесскому маяку. Когда Пустовойтенко пришел в себя, он открыл рубочный люк и вытащил наверх командира лодки. Н.Л. Колтыпин очнулся, но управлять лодкой еще долго не мог. Старшина за это время пустил судовую вентиляцию, задраил люк в кормовом отсеке и откачал воду из трюма, продул главный балласт. Затем вынес наверх электрика Кижаева, привел его в чувство, отнес обратно и поставил на вахту к электростанции.

После того как командир стал способен управлять кораблем, он попытался снять стоящую носом к берегу лодку с мели. Для этого он скомандовал «задний ход», но электрик Кижаев, не придя еще в полное сознание, вместо «назад» дал ход «вперед». Командир спустился вниз и попытался выяснить, почему электрик не выполнил команду, на что тот ответил: «Наша лодка должна идти только вперед, назад нельзя: там фашисты». Пришлось командиру около электрика поставить Пустовойтенко, чтобы тот «обеспечил правильное исполнение команд». Больше проблем с моторами не возникало.

От ударов о камни М-32 сломала вертикальный руль, и он мог перекладываться только влево. Батарея разрядилась. Короче говоря, сняться с камней не могли. Командир, не до конца еще придя в себя, не находил правильного решения. В этот тяжелый для лодки момент к нему подошел матрос Гузий и предложил запустить дизель. Пустовойтенко и моторист Щелкунов приготовили мотор и дали сразу 600 оборотов. Лодка пошла по камням и вышла на чистую воду, а затем, обогнув Херсонесский маяк, прошла по фарватеру за минное поле и взяла курс на Новороссийск.

За сутки до этого, 22 июня, другая «малютка», М-60, под командованием Б.В. Кудрявцева в Новороссийске приняла на борт мины, противотанковые патроны и мясные консервы общим весом 7 т, а в 4 -ю цистерну — бензин. Когда прием топлива почти завершили, во всех отсеках произошел взрыв паров. Из рубочного люка вырвался большой столб пламени с густым черным дымом. Из центрального поста выскочили наверх сильно обгоревшие люди и по приказу командира бросились в воду. Командир отделения А.А. Власенко, весь в огне (горела одежда и волосы), перед прыжком в воду крикнул командиру: «Закройте судовую вентиляцию, внизу горят мины». Командир БЧ-5 старший техник-лейтенант А.П. Кокин, находившийся на верхней палубе, услышав это, бросился во второй отсек и вместе со старшиной группы электриков Глебовым вынес наверх два ящика с горящими минами. Обследовав весь отсек и убедившись, что горящих мин больше нет, они вышли наверх. Естественно, лодка уже никуда не пошла.

А вот М-33 успела выйти в море, имея на борту 7 т боезапаса в отсеках и 6 т бензина в 4-й балластной цистерне. Учитывая все произошедшее с М-32 и М-60, ее возвращают в Новороссийск и приказывают откачать топливо. Не успев как следует очистить лодку от растекшегося по всем трюмам бензина и провентилировать отсеки, вышли на дифферентовку, в ходе которой произошел взрыв паров бензина. Пламя вспыхнуло в центральном посту и распространилось по всем отсекам, кроме концевых. Люди, находившиеся внизу, особенно в центральном посту, получили сильные ожоги. Но, несмотря на это, они продолжали выполнять свои обязанности, и лодка ни на минуту не теряла управление. Люди выскочили наверх с горящей на них одеждой, обгоревшими лицами и не только, так как многие работали раздетыми до пояса. Командир приказал морякам прыгать в воду, а своему помощнику лейтенанту Рузову спуститься вниз и осмотреть, задраены ли переборки. Внизу стоял черный дым и невыносимая жара. Дышать было нечем. Командир отделения мотористов Бувалко спустился во второй и четвертый отсеки для проверки состояния загруженных минометных мин. Командир БЧ-5 инженер-лейтенант Сапегин, сильно обгоревший в момент взрыва, без какого-либо приказания командира обошел все отсеки, и только после полного осмотра лодки поднялся наверх, доложил командиру, что очагов пожара в отсеках нет, и тут же потерял сознание.

После взрыва лодка подошла к стенке. Всех пострадавших отправили в госпиталь, где один из них, командир отделения трюмных, М.Н. Костылев, через несколько дней скончался, а подлодка ушла в Очемчири для ремонта. Больше «малютки» бензин не перевозили.

Снабжение осажденного Севастополя потребовало от всего личного состава подводных лодок колоссального физического и морального напряжения. Экипажи принимали участие в погрузке и разгрузке, в это же время обычно проводились пополнение энергоресурсов, необходимый уход за механизмами и устройствами, их ремонт. Это было не так легко, так как имело место сильное загрязнение механизмов, особенно электрооборудования, пылью муки, крупы и других продуктов. Не успевала подводная лодка подойти к причалу, как тут же начиналась погрузка. На больших она длилась 8-10 часов, на средних 4–6 часов, на малых — 2–3 часа, а затем снова в поход. Разгрузка больших подлодок занимала 3–3,5 часа, средних 1,5–2, малых 1–1,5 часа. Сразу после выгрузки принимали людей, затем дифферентовались и немедленно уходили. Отдых на переходе в Севастополь практически исключался, так как жилые отсеки были предельно загружены, а на обратном пути в них находились раненые и эвакуированные.

Из вышеизложенного можно сделать вывод, что после 20 июня 1942 г., когда противник более не пропускал в крепость транспорта, Севастополь стал обречен. Это подтверждают слова из отчета командующего Северо-Кавказским фронтом С.М Буденного начальнику Генерального штаба Красной Армии А. Василевскому и наркому ВМФ Н.Г. Кузнецову от 12 июля 1942 г., в котором он, «отдавая должное организации и руководству обороной СОРа со стороны командования СОРа», отмечает:

В докладе также отмечается, что «к началу 3-го штурма Севастополя СОР имел меньше 2,5 боекомплекта снарядов крупного калибра, меньше 3-х боекомплектов снарядов среднего калибра, меньше 6 боекомплектов снарядов мелкого калибра и около 1 боекомплекта мин, что совершенно недопустимо. В то же время период длинных ночей не был использован для подвоза при еще слабой блокаде Севастополя».

Реальная обстановка по боеприпасам в Севастопольском оборонительном районе складывалась приблизительно следующая. Артиллерия Приморской армии перед третьим штурмом имела по выстрелам в боекомплектах: калибра 122–155 мм — 2–2,5; калибра 75–85 мм — 2,5–3; калибра 37–45 мм — до 6; для минометов калибра 107–120 мм — 0,9; для минометов калибра 82 мм — немногим более одного