Он снова меня понял без слов и сел, а я опять увидела нас со стороны. Что мои ноги поверх его бедер упираются коленями в лавку, а на нем и вовсе нет одежды. Потому, наверное, и запахнула на груди рубашку, крепко вцепившись пальцами в ворот и глядя, как изгибает красивые желанные губы привычная усмешка.
— Надо замок на дверь повесить.
— Ч-что? — Теперь все вернулось на круги своя, включая и мою непонятливость.
— Ходят сюда, как к себе домой, а мне потом разбирайся.
И вдруг протянул руку, убрал от лица прилипшую кудрявую прядь, то ли смягчая, то ли, напротив, подчеркивая теплым жестом горечь жесткой насмешки. Всей ладонью зацепил и за ухо заправил. А я с трудом удержалась и не наклонила головы, чтобы ощутить, как проводит по щеке сбитыми в бою костяшками пальцев.
— Еще так посидим или в комнату проводить?
— В комнату, — выдавила негромко, почти шепотом.
И ведь другая на моем месте затаилась бы тише мышки, но я не другая, а всегда сама по себе и отдельно от всех. Додумалась же до просьбы:
— Ссадить на пол можешь?
И он бы собой не был, кабы вот так сразу и молча подобную просьбу исполнил.
— Не спустишься? Высоко?
— Зацепиться боюсь.
А еще я глаза опускать боялась. Как только схлынуло немного, так и пришло понимание — где, на ком и как.
— Испытываешь мое терпение, чародейка. Ледяной ведь не железный.
Да разницу я и сама прочувствовала, потому и не смотрела выше подбородка, чтобы не на губы, не в глаза, но и не на грудь или же… Не дай мать-богиня ниже взором скользнуть!
Он подхватывать меня за талию и опускать на пол не стал. Ничего не сказал, а вновь завел руки за голову и откинулся назад, на лавку. Светлые прозрачные глаза закрыло от меня снежной дымкой, и колени вдруг погрузились в зыбкое дерево. Я провалилась всем телом в мягкий туман, а вынырнула уже в ином месте — у себя в комнате и на собственной кровати. На груди по-прежнему рубашку судорожно сжимала, посреди спальни груда вещей вместе с полушубком, штанами и сапогами лежала. И собственно, все. Никого и ничего больше, чем хозяйкой этой комнаты дозволено.
Вот тогда я разревелась. Просто так, безо всякой причины. Хотя нет, веская причина была, потому что если боги от рождения мозгами обделили, а ты уж в девицу превратилась и особой разницы не заметила, то наживать этот ум и наживать лет так… до самой старости.
Уткнулась лицом в подушку, реву дурным голосом, корю себя за трусость. Для меня весь снежный мир на ладошке лежал, пусть непонятный и загадочный, но я могла к нему прикоснуться, попасть в центр того, что укрыто за белым бураном, за вьюжными полями, за всем, через что так долго и непросто пробираться. А еще упустила шанс ледяную тайну изведать. Изведать, попробовать, ощутить.
Испугалась.
Урывками и обрывками фраз, искаженными картинами покрасневшего в гневе лица, презрительно и гневно сжатых губ, ошеломленных взглядов родных и незнакомых людей разметались неясными клочьями воспоминания о другом — о купце.
Зачем войд дал мне время? К чему прервал поцелуи, если они не позволяли задуматься, не давали прийти в себя. Сломила меня вовсе не боязнь Бренну отдаться, быть сметенной и смятой снежной грозой, а страх того, что вихрь подхватит, скрутит, а после выбросит… Как тот купец, что меня наутро увидел. Не оправдала ожиданий, не оказалась такой, какая любому мужчине по нраву придется.
Я всегда другой была, сама по себе и отдельно от всех.
Глава 9
О СЛОЖНЫХ ЗАДАНИЯХ
Я бы на шумный и веселый пир не пошла. Да я бы никуда не пошла, но Белонега из комнаты силком вытащила. Благо к тому моменту я уже проревелась и одеться успела. Слышала, завозились снаружи, зашумели, но упорно продолжала на лавке сидеть, пока красавица в спальню не заглянула. Глаза у нее тоже покрасневшими были, но лицо уже не такое бледное, как в момент возвращения воинов.
— Адан в порядке? — подскочила я.
— Да, лучше уже, намного. Порывался на пир идти, но я ему запретила. Куда с повязками-то? Лежать на лавке и не шевелиться лишний раз, тогда быстрее срастется. А ты что здесь до сих пор и почему платье не надела?
— Выдумаешь тоже! Мне и наряжаться?
— Это ты, Весса, горазда на выдумки. У всей крепости праздник, а она тут сидит. Живо наряжайся! Где красота та белоснежная, в которой ты на солнечную принцессу похожа?
Я хмыкнула ее шутке.
— Почему на солнечную?
— Не на ледяную же! Ты огонек, потому даже в белом светишься иначе. И ведь красивая девка, а все мыслит себя заморышем каким. Не замечала, как вослед тебе мужи глядят? А Сизар вон и вовсе увивается, в кои-то веки не знает, на какой кобыле к тебе подъехать.
Умела наша красавица разговор поставить. Я уж вовсю смеялась ее речам, тут же представив Сизара верхом на кобыле. Причем в моих мыслях она оказалась отчего-то пегой и с куцым хвостом.
— Им огонь подавай, — отсмеялась наконец.
— Огонь — не огонь, а платье надевай.
Вот тут я снова растерялась и притихла, невольно опустив глаза в дощатый пол.
— Ты чего это? — мигом среагировала на мое смущение Белонега.
Хорошо, что она не видела, как мои щеки запылали. Глаза небось тоже разгорелись, а по телу снова волна жара прошла.
— Я его войду вернула, — совсем тихо пробормотала, боясь, как бы не выдать чего лишнего собственным смятением.
— Что? Подарок, и обратно отнесла?
— Так я все вернула, — сделала попытку вновь отвлечься на разговор. — И Сизару, и Севрену их вещи тоже отдала. А себе купила замену, не переживай.
Глядя на устилавшие пол доски, я
