Ух! Потерла шишку ладонью, но удержалась и глаза не открыла. Раз здесь забор, то теперь ворота отыскать нужно. На вид мощные, крепкие, наверняка не с одним засовом изнутри. Но в эту пору они уже были открыты, надо только вдоль забора идти. Пошла, ведя ладонью по кругу, перескакивая пальцами с бревна на бревно, а потом провалилась рука в пустоту. Точно вход? Не обманулась? Глаза не открыть, тогда все исчезнуть может. Значит, въяве не оценить, что за пустота, но если не ворота, то калитка, не зазор же между бревнами в самом деле.

Раз отыскала хорошо, теперь вперед шагать нужно. А в душе словно протест. И опять бы не поняла, в чем тут дело, не напомни он мне другое чувство, в первый раз испытанное, когда мужской голос спросил: «Очнулась?» Вот тогда в душе жар всколыхнулся. Враг — не враг, а иной. Не такой, как я, совсем противоположный. Будет удар от него или нет, а упредить следует. Как тогда, кинулась, сама не ведая, что творю. И сейчас во мне сила взыграла. Она ощутила, что воздух висит плотной упругой пеленой, через такую шагать, будто через вязкий и густой туман или через гладь воды проходить. Таким не дышать, сквозь такой продираться, как сквозь кустарник лесной. Еще и холодный он был.

Но я снова шагнула. Чего бояться, чего терять? Охватило меня со всех сторон, поймало в объятия и сдавило. Холодом, льдом, морозом. Щипало, кололо, жалило, и тут бы отступить, вырваться и назад отпрыгнуть, а я ломилась, как сквозь снежный лес, продиралась вперед, склонив голову, закрыв ладонями лицо, слезы ощущая в глазах, точно от стылого ветра, и шанса не имея этот колючий воздух вдохнуть. А чужая сила мою словно собака обнюхивала. Злой сторожевой пес. Стоишь перед таким, замерев, ждешь, оскалится или хвостом махнет. А она тихонько забиралась в тело, плелась, вилась, с теплом моим смешивалась, а потом как толчок, удар по сердцу. И с закрытыми глазами, перед которыми одна темнота, я рывком выдрала тело из густой снежной пелены и упала.

Лежу. А подо мной твердь. Воздух обычный, грудь его, казалось, сама вдохнула, я до сих пор боялась. Еще голоса и свет, солнечный теплый свет, он мне голову грел, потому что шапка отлетела куда-то, а коса на снег упала и пушилась по нему медовой змейкой. Теплое на холодном, ну точно не к месту, зато красиво. Так же красиво, как солнечные лучи на заледеневшем насте, когда искорки разноцветные светиться начинают.

Дышу, уперев лоб в стиснутые кулаки, и вздрагиваю, когда за плечи крепко берут и поднимают. Сперва дрожу, а потом зубы начинают стучать, друг о дружку колотиться, и холод из тела стремительно утекает. Прижалась лбом к чему-то твердому, надежному, и не важно совсем, кто поднял и на ногах удерживал, потому что отогревалась, и это было главнее.

— Прошла! — сзади по спине радостно хлопнули.

— Молодец, — сбоку сказали.

Сизар и Севрен. Стало быть, не они подняли.

Руки, меня укрывшие, разжались, выпустили, а я устояла.

— Теперь глаза открывай, — велел Бренн.

Я открыла. Вошла, и правда вошла. Через ворота. Вот они, позади как раз. И калитка рядом. А за воротами и склон, и поле, и лес. Красиво очень, снежно, и небо синее-синее, а в нем золотое солнце сияет. Улыбается, тепло свое дарит. Я ему в ответ улыбнулась, а мне на голову уже шапку водрузили, снова по спине радостно хлопнули.

— Подморозила малость защита, сережки тебе и украшения подарила.

Я взглянула на Севрена, он, смеясь, на полушубок мой указывал, а на нем действительно снежные узоры вились, я за уши взялась, а там льдинки повисли. Сколола хрупкий ледок, стряхнула снежную крошку, а потом додумалась до одной мысли, даже отряхиваться перестала.

— И насмерть могло заморозить?

— Бренн бы не допустил. — Севрен очень решительно ответил. А я в сторону молчаливого Сердца Стужи взгляд кинула. Выразительный такой взгляд, говорящий без слов: «Ну и испытания у тебя!» А он его не заметил. Стоял, отвернувшись, смотрел с пригорка на лес. Будто не было меня здесь, и не я минуту назад целую жизнь через обычные дубовые ворота продиралась, еле прошла.

— Ну что стоять, время терять? — Меня радостно обхватили за плечи, потискали и крепко прижали к боку. — Пошли, зазноба моя, с крепостью познакомлю. Расскажу, что да как. Ты за ночь в лесу не умаялась, хочешь, на руках понесу?

Счастливый Сизар меня едва ли не душил в объятиях.

— И сама дойду, так даже вернее будет. — Потому как задавит ведь хваткой своей медвежьей. — А уроки как же, наука? — Я на Бренна снова поглядела, и он изволил даже ответить. Полуобернулся и рукой махнул равнодушно.

— Обживайся. Завтра наука. Как рассвет на горизонте займется, сюда выходи. — И снова отвлекся, а к нему уже кто-то подошел. Ведь кругом по-прежнему много людей было, и на меня большинство смотрело, но без злобы, скорее одобрительно так. Стало быть, совсем непростое испытание преодолела.

— Вон там жить будешь, — заявил Сизар, показав на дом в отдалении, — там у нас женщины отдельно от мужчин обитают, свое женское царство устроили. Днем внутри прохлаждаются, по ночам в мужских постелях согреваются.

— Пустомеля! — Сизара огрел по макушке метко брошенный снежок, а пока он оборачивался возмущенно, с другой стороны от меня неслышно явился Севрен. — Не слушай его, у нас тут все по желанию и добровольно, а греются больше в мужниных постелях. Много таких, кто жен в крепость привел, иных женщин тут Стужа не терпит, за редким исключением.

— Ты чего увязался?

— Рассказы твои исправлять и к правде сводить. А то как нагородишь глупостей, чародейка и поверит. К своей выгоде развернешь, а ей краснеть.

— Бренн приставил соглядатая?

— Он велел ей основы объяснить, как все у нас да по ту сторону черты налажено, и про законы магические. Наставником по этой части назначил, чтобы доходчиво истолковал я про устройство мира вокруг ее деревни. Так что ты свою работу выполняй, а я