Не разжалобила!

Села ровно, ладони в его грудь уперла, отклонилась подальше.

— Он же шел столько, а я теперь прогоню?

— А кому его доверить хочешь? Кто за огненного возьмется?

Ну как кто? Есть же божество северное, у которого и опыт богатый имеется. Точно ведь понял, о чем я тут горько вздыхала.

— Не желаешь, не берись. Заставлять не буду. Считаешь, что не созрела для наставничества, не жалей, отправляй обратно. Учить ведь тоже строго придется.

Вот как у него выходит? Скажет, и не найдешься с ответом, и не оттого, что сказать нечего, а просто молоть впустую языком глупо, поскольку в его словах правда.

Ну а раз не знаешь, что сказать, то можно и нахмуриться. Взгляд опустить, руки сложить на груди и мрачно рассматривать рубашку, которую сама же для него шила. С вышивкой по рукавам и вороту. Красной, обережной. Смешно, конечно, божеству обереги вышивать, но он не смеялся никогда, носил. А вот тут ниточка распустилась, надо поправить… едва пальцем не потянулась, но тут же вспомнила, что не по-моему вышло, и одернула себя.

Слышала, как хмыкнул.

После крепче ладони в столешницу упер, склонился ближе, а я мигом в сторону поглядела, так он щекой к волосам прижался. Чувствовала, как губы по волнистым прядям скользят. Тепло мигом бушевать начало, кудри искрились и переливались от его прикосновений, как и кожа на запястье до локтя и выше, по которой ладонью провел.

— Сумеешь научить, и сама собой гордиться будешь. Путь пройдешь от ученицы к наставнице. Силу так распределять научишься, чтобы другому знания свои передать. Мы только тогда и живем, Весна, когда есть кому часть себя посвятить, а когда и целиком отдать. И сила наша тем жива. А решать тебе.

Вздохнула. На этот раз не сердито, не тягостно, а печально немного. Глупо ведь обижаться и надеяться, что на себя этот труд возьмет, когда он во многом прав, когда снова для меня старается. И всегда ведь так продумывает, что хоть понимаю, ничего для меня не пожалеет, любое желание исполнит, а все представляется, будто ему виднее. Точно знаешь — вот он, мужчина твой, который тобой надышаться не может, как и ты им, а играть на этих чувствах не выходит. Он словно каждую ситуацию со всех сторон видит. Так и сейчас…

— Возьмусь. Только после головой не качай и не смотри на меня словно на изуверку какую. Я даже начать с чего не знаю. Придется на ученике бедном тренироваться.

— Севрен тоже когда-то заявлял, будто понятия не имеет, как снежных девчонок магии обучать, но ведь справился в итоге.

— Справился он! Сестру мою влюбил в себя, вот она и старалась изо всех сил. А мне как быть?

— А ты уважать заставь, — улыбнулся. И поймал лицо ладонями, погладил ласково. — Начни, а дальше сама поймешь.

Поцеловать я вперед потянулась. Какой смысл с собой бороться, коли сдаваться всегда слаще.

Курам на смех такие тренировки. Я выдохлась уже подбирать для чародея самые подходящие задания. Он хоть и много знал, но как-то иначе. Непривычно было, и я все опасалась навредить, вот и выходило у нас то вкривь, то вкось.

Совсем уж собралась примоститься на поваленное дерево, разглядывая растянувшегося в траве чародея, когда тихий смешок расслышала. Голову вскинула как раз вовремя, чтобы заметить, как копошатся в листве, устроившись на широкой ветке, два сорванца. Толкают друг дружку и пытаются не слишком громко над родной матерью потешаться, чтобы она не приметила ненароком. Да только плохо у них выходило.

Я рот раскрыла высказать все да пригрозить, когда сердце ухнуло в пятки, а эти двое сверзились с дерева. Руки протянула, а их уж в снежный сугроб приземлило. Истаял секунду спустя, ведь какие летом сугробы, но мальчишек падение славно смягчил. Мне оставалось подняться, кулаки в бока упереть да наблюдать, как эти двое улепетывают прочь, пятками сверкая.

— Ну что, наставница, — раздалось ленивое из травы, в которой чародей растянулся, — скоро вся крепость соберется поглядеть, как ты ученика тренируешь? Вот так развлечение для людей, лучше не придумаешь. Напрасно я все ж похвастал, будто такое обучение в Северной стороне приму, какое им всем и не снилось.

Я еще ответить на чародейскую молодецкую обиду не успела, как из-за дерева высунулась кудрявая голова.

— А лучше мамы тебя никто не научит, она у нас ух! Понял, да? Мальчишки вечно у папы ноют, а тебе повезло, не плачешь даже. А дядя Севрен вовсе сказал, что если на маму не так взглянешь, тебя папа в снежный ком закатает.

Тут я руками всплеснула, а дочка мигом прыснула прочь к братьям вдогонку.

— Ты уж определись, наставница, то ли детей воспитывать, то ли меня учить. А то, может, и времени нет толком стараться? Хлеб испечь нужно, дитяткам зады подтереть?

Поглядите только! Я для него стараюсь, а он еще и зубоскалит? Ну, сам напросился.

— Нечего подтирать, кроме соплей твоих. Распустил вовсю, а еще явился на чужую сторону учиться. Как есть мальчишка.

Хлестнула его словами, да так, что побледнел и мигом сел на земле, зло глядя на меня. Прав, конечно, был Бренн. Не стоит жалеть, не нужно беспокоиться о том, что лучше бы ученику пообвыкнуть сперва, рассуждая, будто все здесь чужое для него и непривычное, а после только нагрузку в полную силу давать. Он не за тем сюда шел. Коли умудряется на детские смешки реагировать, а силы на зубоскальство пустое тратятся, следует вспомнить, как у самой не то что на разговоры, на лишние движения мочи не оставалось.

— Поднимайся, — велела ему, — начну учить так, как сама привыкла. И если до полудня продержишься, то останешься здесь, а нет, так отправишься обратной дорогой, не возьмусь дальше обучать.

— Ха! — Он гордо поднялся и задрал повыше нос. — Легко!

Думал, разминка наша, пока я к его умениям примерялась, — это все, что на уроке ждало? Ошибся чародей, и сам быстро осознал, как ошибся. Только упрямым оказался, выстоял до полудня, а после только свалился.

Отправила ученика переходом в