– Темная история.

– Что ж… Вы наелись?

– Да, – ответила она. – Но чем я на самом деле сыта по горло, так это Старыми Полянами. Ладно, про прошлое – понятно более или менее. Но сейчас-то что тут происходит?

Павел Иванович посмотрел на нее с непонятным выражением и ответил после небольшой паузы:

– Тут происходите вы, дорогая. Вы – ключ, который привел в действие весь этот механизм. – И прежде чем Инна успела задать следующий вопрос, проговорил: – Пойдемте наверх. Нам нужно посмотреть кое-какие бумаги.

Не дожидаясь ответа, он отодвинул стул и встал. Инна сделала то же самое.

Выйдя из столовой, она обнаружила, что и в коридоре все теперь так, словно в школу с минуты на минуту вернутся ученики и учителя: ровный, нетронутый слой краски на стенах, свежая побелка, целые лампы под потолком, горшки с цветами на окнах.

Лестница привела их на второй этаж. Инна и ее проводник пересекли рекреацию и подошли к кабинету, на котором значилось «Директор». Павел Иванович повернул ручку, потянул дверь на себя. Они оказались в приемной: небольшой, старомодной, без намека на компьютер, но идеально убранной и заставленной цветами.

Вид похожей на оранжерею комнатки пробудил в Инне смутные воспоминания, но она не могла ухватить мысль за хвост, додумать, вспомнить.

Тем временем Павел Иванович уже зашел в кабинет директора. Инна глянула на табличку, прикрученную к обитой блестящим черным дерматином двери, и прочла: «Туманова Инна Валерьевна».

Тезки, значит.

Инна вошла в кабинет и увидела, что Павел Иванович стоит возле массивного железного шкафа.

– У Инны Валерьевны в делах всегда был порядок. – Он открыл шкаф и заглянул внутрь: – Сейчас найдем. Присаживайтесь пока.

Девушка послушно отодвинула стул, уселась за длинный стол для заседаний. Павел Иванович рылся в бумагах, и она посмотрела на пустующий стул, за которым когда-то сидела директриса.

Ей вдруг показалось, что она видит ее, словно наяву: высокая сухощавая женщина с темно-русыми волосами. Черты неправильные, но лицо тем не менее притягивает взгляд живостью, готовностью улыбнуться, добротой. Помада рыжевато-коричневого оттенка, орехового цвета глаза, янтарный кулон на длинной золотой цепочке, длинные тонкие пальцы, изящные кисти, часы-браслет…

«Откуда это в моей голове? Эти детали – с чего я их взяла?»

– Они уникальные, особые, талантливые! Нельзя так с ними…

Инна вскочила со стула и завертела головой.

– Кто сказал это? – выкрикнула она. – Вы слышали?

– Голоса звучат тут постоянно, – невозмутимо ответил Павел Иванович. – Просто чаще всего их не слышно. Но порой некоторые прорываются сквозь пелену времени. Не только голоса, но и образы. И тогда их можно увидеть, услышать.

В руках у него были две тонкие картонные папки. Он положил их на стол перед Инной.

– Эта Инна Валерьевна, какая она была? – не глядя на документы, нервно спросила Инна. – Высокая и худая? Русоволосая? Носила кулон с янтарем и…

– Тише, тише, дорогая, – мягко проговорил старый учитель. – Прочтите-ка вот это.

– Что тут? – спросила она, беря в руки ту папку, что лежала сверху. – Личные дела? И зачем…

Слова застряли в горле. Инна смотрела на маленький снимок в правом верхнем углу, и ей казалось, что пол уходит из-под ног. Голова закружилась.

С фотографии на нее серьезно, чуть робко смотрел Сева. Ниже, в графе «Фамилия, имя и отчество ученика», она прочла: Панкратов Всеволод Викентиевич».

– Но это же… Это ведь мой… – Не в силах закончить фразу, Инна беспомощно посмотрела на Павла Ивановича: – Как?!

Он ничего не ответил, указав глазами на вторую папку. Уже зная, что там увидит, Инна взяла ее со стола.

Панкратова Ева Викентиевна.

Ева и Сева.

Мертвые дети – дети, которых она убила, не дав им появиться на свет, и которые, оказывается, ходили в Старополянскую среднюю школу.

– Кто вы такой? – прошептала Инна. – Что вам нужно от меня? Вы хотите, чтобы я лишилась рассудка? Этого вы добиваетесь?

– Да что вы такое говорите, милая моя!

Павел Иванович присел на соседний стул и участливо посмотрел на Инну:

– Вы правильно сказали: Инна Валерьевна именно так и выглядела.

– Но откуда я ее знаю, если никогда не видела?

– Видели, конечно, видели! Вы и меня видели – не только в тот раз, когда просили помочь уехать.

– А если бы я тогда уехала? Если бы добралась до этого… как его там… неважно. Или вы не позволили бы мне уйти?

– Я не знал тогда, кто вы. Искренне хотел помочь найти дорогу милой девушке, заплутавшей в нашем захолустье. Признаться, забыл и об этом эпизоде, и о нашей встрече, пока… пока не умер и мне не напомнили. – Он улыбнулся. – Понятия не имею, что было бы. Но знаю, вы тогда оказались тут неспроста.

Инна запустила пятерню в волосы и простонала:

– Загадки, загадки! Как же надоело! Это похоже на ночной кошмар, который никак не кончается! Я стараюсь проснуться, но только проваливаюсь глубже, как в трясину!

Павел Иванович погладил ее по плечу:

– Взгляните на дату. Видите, когда Панкратовы поступили в школу? А год их рождения?

И тут она поняла. Ей не нужно было смотреть на даты – все и без того стало ясно. По ее округлившимся глазам Павел Иванович тоже понял, что она догадалась, и ободряюще качнул головой.

– Значит, это не мои дети? Я ошиблась, когда решила, что они… – Инна бросила папки на стол и прижала ладони ко рту. – Вы сказали, я знала Инну Валерьевну. Знала, потому что…

– Я могу предположить, почему вы назвались Инной. Но по-настоящему вас зовут Евой. Вы – Ева Панкратова, родились и десять лет прожили в Старых Полянах.

– Но я видела их! Севу и Еву! – Инна потрясенно смотрела на Павла Ивановича. – Получается, я говорила сама с собой? Я видела саму себя, как вас сейчас! Разве такое возможно?

– Все возможно, – философски заметил он. – Возраст, внешний вид – все это имеет отношение лишь к физическому воплощению. А у души нет возраста, ибо она бессмертна. В каждой временной точке, в каждый момент бытия все мы – совсем другие люди, но при этом остаемся собой. Другие, но неизменные… Это кажется запутанным, но на самом деле не так уж и сложно, если признать, что Вселенная нелинейна! Да, ты встретилась сама с собой. Но подумай, часто нам есть что сказать другому «я», более молодому или, наоборот, постаревшему! Люди ведь хотят этого, не так ли? А у тебя появился шанс прислушаться, чтобы понять и вспомнить.

Инна – она не могла называть себя иначе, не осознавала себя Евой! – пыталась уяснить все, привыкнуть к новому положению вещей, хоть как-то разобраться в круговороте мыслей, который захватил, закружил ее.

На ум пришел разговор с детьми.

– Я тогда сказала им, что виновата в их смерти, а Ева ответила, что жива. Теперь это понятно. А вот Сева… – Инна смотрела на Павла Ивановича, надеясь прочитать что-то в его глазах. – И мои родители –