Он ждал удара, без всякой надежды пытаясь отползти.

Позади него снова закричал Хесус.

Удара не последовало.

Вдали, на юге, взвился огонь.

Ряды кустов серого чая разом воспламенились. Раздался жуткий гул, взвился ветер пожара, и поле заполыхало. Теперь закричал Петрус, и отряд, оторвавшись от этого зрелища, продолжил свое продвижение. Ужаснувшийся неприятель застыл на месте. Слышно было, как ударили в набат – начали образовываться передающие воду живые цепочки, – но их ударная группа беспрепятственно добралась до края первой плантации. Они пробежали полторы мили и получили свободу действий на двух оставшихся полях. Отряд рассеял последние кленовые шары, потом отправился к ригам с готовым чаем, где теперь не было ни души. Петрус бросил оставшийся растительный огонь между подвешенными мешками, где он послушно завис, раскачиваясь и дрожа между упакованными листьями. Прежде чем дать сигнал к отходу, Петрус остановился на краю пылающих полей. Небо приобрело дикий рыжеватый оттенок, и языки пламени в мерцании пожара походили на движущиеся цветы.

Потом все вернулись в Нандзэн.

В этот момент эльфийка-единорог, глава штаба туманов, наблюдала за агонией Инари. От просторных полей зеленого чая, в сто раз более протяженных, чем плантации Рёана, поднимались дымы, каких никогда еще не видывали в туманах, и она смотрела, как клубы, свиваясь, уходят в небо, а мир, в котором она выросла, исчезает в заре. Она, которая следила за другой стороной из храма, бывала на земле людей в гостях у бывшего Главы Совета, восхищалась человеческим гением, щедрым искусством людей и той надеждой, которую их мир дарил ее народу, на самом деле не знала ничего прекраснее, чем восходы туманов на лике Кацуры. В этих совершенных золотистых рассветах, где единение эльфов, смешанное с пеплами Ханасе, сквозило в каждом скольжении туманных струй, голоса живых и мертвых сливались в таком единстве, какого ни одно человеческое существо – она это знала – никогда не достигнет.

Угли пожара упали к ее ногам. Она отступила на два шага и почувствовала, как по щеке покатилась слеза.

Первая фаза последней битвы завершилась. На горизонте, зависая над землями, собирались густые дымы. Атмосфера внезапно переменилась, и все могли услышать последнее обращение Солона к своему народу.

– Поля Инари и Рёана в огне, – говорил он. – Никогда еще правителям туманов не приходилось принимать столь тяжкое решение, но мы надеемся на времена возрождения, как всегда случалось после великих падений. Тех, кто никогда не сомневался в нашей мудрости, я прошу не бояться перемен. Тем, кто перешел во вражеские ряды, я посылаю мою печаль из-за этого бедствия, вызванного ненавистью. Мы суть греза, чудо деревьев и камней, сон духа, окутанного туманом, пар, несущий круговорот энергии жизни. Мы атмосферное дыхание, мерцание пыли в реках времени, где сливаются воедино предметы и существа и смешиваются живые и мертвые. Мы – гармония, сквозь которую веют ветры снов, бесконечная равнина, где розы встречаются с пеплами. Но мы еще и древнейший народ из всех, и мы оказались пленниками современного мира, то есть мира старого и утерявшего веру в волшебство, в котором мы больше не умеем жить. По логике упадка наши предки впали в летаргию, а туманы начали слабеть. Дважды мост, переброшенный на берега земли людей, способствовал их возрождению. Трагедии всегда случались из-за расколов и стен, а возрождение наступало, когда возводились мосты к неведомым берегам – так и падение чая призвано послужить дорогой к новым союзам, иначе оно на все времена останется бессмысленной трагедией. Жители туманов, я знаю, как настороженно вы относитесь к племени людей. В каком только бездумье по отношению к миру, в каких только жестокостях по отношению к живым их не винили? В скольких убийствах и войнах? В каком циничном использовании других царств, хотя у них нет ни туманов, ни чая, чтобы их сознания могли объединяться? Однако они владеют сокровищем, которого мы лишены. Они способны изображать то, чего не существует, и рассказывать о том, чего никогда не было. Каким бы странным это ни казалось нашему духу, погруженному в поток мира, но так образуется параллельная истина, которая наслаивается на видимое и формирует их цивилизации. Сейчас нам предстоит придумать будущее, и их провидческий дар в союзе с нашей природной гармонией сможет спасти наши миры. А теперь действие чая иссякает, и я не знаю, сколько еще времени будут связаны наши сознания, но я верю, что там, где заканчиваются слова, продолжается мысль. Что касается меня, я сделаю то, что должен: я буду хранить.

Он замолчал, и Тагор спроецировал в туманы лица людей и эльфов последнего альянса. В ответ сообщество, оставшееся верным Нандзэну, отправляло послания с выражением преданности, смешанной с тревогой и печалью, а также с отказом от ненависти и верой в чистоту намерений своих вождей. И наконец, это сообщество неожиданно делилось восхищением двумя малышками, рожденными в ночь снега.

Прежде чем покинуть храм, глава штаба положила руку на плечо Петруса.

– Твое маленькое вторжение с его задними пасами было очень даже неплохим, – сказала она.

– Когда все закончится, – ответил он, – я поведу тебя посмотреть настоящий матч.

– Кто знает, на что мы смотрим, – сказала она, – на состязание или на сражение?

– Нужно быть незрячим, чтобы увидеть, – сказал Петрус. – Может, в нас слишком много ясновидения.

Мы идем к грозе

Книга битв