каждом отчете содержались сведения о нарастающем истощении туманов. К тому же они были вынуждены иметь дело с разрушителем тысячелетней растительности, помешанным на камнях и совершенстве, который больше не скрывался и открыто вел кампанию против людей.

– Как ты можешь отрицать факты? – спрашивал он у Главы Совета. – Как можешь закрывать глаза на то, что их невыносимое легкомыслие уничтожает вверенный им рай, а посредством моста заражение проникает и в наш?

– Ни у одной болезни нет ни простой причины, ни простого лекарства, – отвечал заяц. – Указать на словно Провидением посланного врага не значит спасти наши туманы.

– Вы погрязли в болтовне, в то время как преступники безнаказанно топчут поля, – возражал главный садовник.

– Упадок – это не преступление, а вызов, – отвечал Страж Храма.

– Ничто не вернет нам туманов, если мы не будем действовать, – твердил тот.

Так продолжалось непрестанно, и год за годом Петрус наблюдал, как смущаются сердца и в них проникает слово сада, хотя пока еще не нашлось советника, который бы занял радикальную позицию по вопросу о человеческом роде.

Когда судьба вдруг встает на дыбы, ни один цветок не способен отвлечь нас. В прекрасный послеполуденный час ноябрьского дня Петрус читал, устроившись на мягкой подушке в уголке библиотеки, лицом к единственному саду, пока что избежавшему минеральных происков эльфа из Рёана. Он читал, время от времени вздыхая, с легким интересом и скукой пролистывая осенние элегии из сборника, включенного в классическое произведение мира туманов под названием «Canto de l’Alliance»[28], где до бесконечности пелась осанна природным сочетаниям гор, лесов и туманов. Сборник был иллюстрирован непомерным количеством великолепных рисунков, где деревья грациозно сбрасывали листья на фоне покрытых туманами вершин или птицы, чьи очертания гармонировали с каллиграфией стихов, парили высоко в небе.

Ни весна ни лето ни зимаНе ведают благостиОсеннего изнеможенья

Он опять вздохнул, вышел в первый двор, прихватив объемистый том, и уселся на солнышке, прислонившись спиной к старому сливовому дереву. Было очень тепло, и еще несколько страниц описания пламенеющего на закате клена почти усыпили его, когда что-то на странице заставило его подскочить и выпрямиться с бьющимся сердцем и дрожащей мордочкой. Он уставился на цветок камелии во мху прямо перед собой – творение садовника из предыдущей команды, – но так его и не увидел, вернулся к тексту, потряс головой, перечитывая его без конца.

туманы возродят двоедети ноября и снега лишенные корнейсойдутся в последнем единении

– Клянусь туманами, – пробормотал он наконец (что на эльфийском равнозначно «черт побери!»).

Он не знал, что потрясло его больше: то ли что с этими строчками к нему вернулось давнее озарение, спонтанно коснувшееся его когда-то под воздействием диких трав фарватера, или же то, что он впервые столкнулся с таким немыслимым текстом. Всем, что ему довелось прочитать, он мог поклясться, что этот стих не воспевал ничего из существующего, не рассказывал ни о чем когда-либо случившемся, напротив, он описывал недуг туманов и указывал на средство от него, как если бы он это предвидел и замыслил. Три строки из неизвестного повествования – и жизнь просияла, а сердце так сильно зашлось в неведанном упоении, что, казалось, сейчас выскочит из груди, и он не видел того, что было у него прямо перед глазами – а именно прямо перед глазами Петруса, молча его разглядывая, стоял Глава Совета. Как давно он здесь? – спросил себя Петрус и вскочил. Солнце заходило, заливая косыми лучами мох двора. Немного похолодало, и Петрус заморгал, словно после долгого сна. Он так и застыл на несколько мгновений перед хранящим молчание Главой Совета.

– Что вы читаете? – наконец спросил тот.

Все промелькнувшее в голове у Петруса за те часы, что он просидел неподвижно, раз за разом перечитывая стих, слилось воедино, и он, сам пораженный тем, что слетает у него с языка, проговорил:

– Пророчество.

Глава Совета приподнял бровь.

– Пророчество? – удивился он.

Петрус почувствовал себя полным идиотом. Опустив глаза на книгу, которую держал в руках, он собрал все свое мужество.

– Пророчество, – повторил он и громко прочел три строки стиха, каждое слово которого, словно кинжалом, пронзало свежий вечерний воздух.

– Где вы это нашли? – помолчав, спросил Глава Совета.

– В «Canto de l’Alliance», – ответил Петрус, протягивая ему том.

Снова повисла пауза.

– Не знаю, сколько раз я читал «Canto de l’Alliance», – сказал Глава Совета, – но совершенно не помню этих строк.

Петрус почтительно промолчал.

– А ведь у меня слоновья память, – сказал эльф, превращаясь в зайца с горностаевым мехом, заставлявшим толпы таять от восхищения.

Он на какое-то время задумался, а Петрус продолжал молчать, стесняясь самого себя и не зная, как ему теперь держаться.

– Как давно вы работаете здесь? – спросил заяц.

– Семьдесят лет, – ответил Петрус.

– Вы ведь не из Кацуры, верно?

– Я приехал из Сумеречного Бора, – сказал Петрус, – и оказался здесь из-за странного стечения обстоятельств.

Заяц обратился в черного коня.

– А именно? – спросил он.

– Ну, – смутился Петрус, – меня послали Дикие Травы Ханасе.

Конь уставился на него, как будто он превратился в двурогую улитку.

– Какими судьбами вы попали в Дикие Травы? – спросил он.

– По рекомендации перевозчика из Южных Ступеней, который попросил хозяйку угостить нас тысячелетним чаем, – ответил Петрус.

Глава Совета засмеялся.

– И всего-то, – сказал он.

Словно говоря сам с собой, он произнес имя, звучащее как трель и заканчивающееся звуком падения в воду.

– Белка из Сумеречного Бора, посланная самыми древними служителями туманов, и нечто вроде пророчества, возникшее из ниоткуда, – продолжил он. – Представьте мое удивление, что я обнаруживаю это только сегодня. Может, у вас есть еще что-нибудь в запасе?

Петрус покраснел.

– Перед самым приездом в Кацуру я написал похожий стих, где тоже говорилось о двух детях.

– Вы поэт? – спросил Глава Совета.

– Нет, – ответил Петрус, – я метельщик.

Его собеседник обратился в человека.

– Боюсь, вам придется отказаться от своего призвания, – проговорил он. – Явитесь завтра утром в верхнюю палату. Я созову чрезвычайное заседание, а вы готовьтесь к очень длинному дню.

Наконец он удалился, оставив ошарашенного и растерянного Петруса прощаться с метлой.

Греза так высока

Ни весна ни лето ни зима

Не ведают благости

Осеннего изнеможенья

Книга картин

 Святилища

В земле эльфов насчитывалось четыре святилища.

Нандзэн, в провинции Листьев, принимал, регулировал и согласовывал между собой туманы всех путей и фарватеров.

Кацура, столица эльфов и сердце провинции Снегов, отвечала за поддержание основ этого мира.

Рёан, в глубине Темных Туманов, хранил вечность красоты.

И наконец, Ханасе, единственный город Пеплов, поддерживал связь между живыми и мертвыми.

Святилища суть тайные сердца мира, в которых рождаются ответы на вопросы, предлагаемые великими Книгами.

Вопрос внутреннего огня, ради которого Нандзэн каждый день молился о спасении туманов.

Вопрос мужества в битвах, предмет бдительного внимания верхней палаты Кацуры.

Вопрос красоты, которую воплощали природные картины Рёана.

И наконец, вопрос любви, величайший из всех, песнь о котором шепчут мертвецы Ханасе, и эта песнь пересекает пространства и времена, ее несут великие ветры грезы, и, придя издалека,