Айрис открыла глаза и посмотрела на лазурное небо. Приятно было вырваться из дворца. Гигантский купол окрашивал каждый зал и каждый предмет в нем в золотой цвет. Даже ночью коридоры были залиты тусклым янтарным светом, словно мрак не осмеливался прикасаться к королевам своими чернильно-черными пальцами.
Облака напомнили Айрис об отце. Не о том человеке, чья кровь текла в ее жилах, – о нем она ничего не знала, – а о том, кто ее воспитал. Когда Айрис была маленькой, отец рассказывал ей о всевышних королевах – покойных правительницах Квадары, наблюдающих за потомками из квадранта без границ. Гуляя в одиночестве, Айрис, бывало, поднимала глаза к небу и делилась со всевышними королевами своими тайными страхами и заветными мечтами, зная, что они никому не расскажут. Ее верные покровительницы.
А потом она попала во дворец и подружилась с другими королевами. Они вместе коротали вечера, часто засиживаясь допоздна, и рассказывали друг другу о своем детстве, семьях и родных краях. Айрис уже не чувствовала себя одиноко.
И все же часто смотрела в небо. Но сегодня она обратилась не к далеким предкам, а к приемному отцу, который умер много лет назад:
– Отец, я по-прежнему непреклонна, – сказала она. – Королевские законы были и будут превыше всего. Однако со временем я осознала, что некоторые статьи, относящиеся к королевам, ко мне лично, не несут никакой пользы. – Даже произносить это вслух было зазорно. Айрис помотала головой. Нужно быть сильнее, проявить твердость. – Мы королевы. Почему нам нельзя менять законы, которые не влияют на наши квадранты и не нарушают мир в стране? Почему мы не властны над собственной судьбой? – Она снова помотала головой. – Я продолжу бороться за Архею и защищать все, что у нас есть, но я хочу большего. – Вспомнив о прошении губернатора, она в третий раз помотала головой. – Большего не для Археи, а для себя. – Откуда в ней столько слабости?
– Я кое-что задумала. – Она тяжело вздохнула. – Слишком долго я молчала. Достаточно. Завтра все изменится. Королевские законы будут переписаны. Завтра я…
Айрис ужалила пчела. Болезненный укол в горло, за которым последовала ноющая боль. Недавно сад обработали спреем от насекомых. «Очередное гениальное изобретение эонийцев», – усмехнулась она про себя. Насекомые ей ничуть не мешали. Наоборот, в саду им самое место, но по настоянию советников их уничтожили – ради ее же безопасности.
Айрис расплылась в улыбке. Похоже, природа взяла над технологиями верх: пчелы выжили, несмотря на спрей. Ей не терпелось рассказать об этом Коре за ужином и позлорадствовать.
Боль усилилась, Айрис уже не могла глотать. Во рту накопилась слюна. Может быть, у нее аллергия?
Она поднесла руку к горлу и нащупала лоскутки распоротой кожи. Пальцы потемнели от крови. С губ сорвался булькающий стон.
Напротив нее кто-то стоял, обнажив в страшной улыбке белые зубы. Солнце играло на тонком клинке, с которого капала кровь.
Кровь текла и по ее шее. Айрис пришла в бешенство, но сделать ничего не смогла. Она покачнулась и смахнула со стола корону.
«Возмутительно! Я – королева Археи!
Никто не смеет покушаться на мою жи…»
Глава третья
Киралия
Макель Делор-младший сидел за массивным дубовым столом и, побрякивая перстнями, вертел в руках гладкий металлический футляр. Вид у него был хмурый. Заполучив коммуникационные чипы, он подозрительно притих, и его молчание длилось всю дорогу от Города Согласия до Аукционного Дома на полусгнившей торианской пристани. Я не видела его таким тихим с того дня, когда погибли его родители.
От Макеля-старшего ему достались темные волосы и бледная кожа, в остальном он был мало похож на отца. Болезненную худобу он скрывал под широкими жилетами, а чтобы казаться выше, носил котелки. И все же в нем была частичка отца, частичка того, кем он хотел стать.
Макель-старший мечтал о крепком, грозном наследнике, а получил тщедушного мальца. Он боялся, что сын не будет внушать клиентам конторы «Импорт и экспорт Делор» того же благоговейного страха, с каким относились к нему самому.
И напрасно.
Макель разглядывал футляр с таким выражением, будто чипы и пугали его, и приводили в восторг.
– Открывать не будешь? – поинтересовалась я.
– Зачем же портить товарный вид? – Он с улыбкой погрозил мне пальцем. – Ты же знаешь, котик, этого делать нельзя.
Я села в кресло напротив и тут же зашипела от боли.
– Потрескалась, фарфоровая куколка? – усмехнулся он. – Ты нам тоже нужна в товарном виде.
Я закатила глаза и осторожно потерла забинтованное колено. На мне была потрепанная черная юбка. Белую я отдала прачке, чтобы она отбила ее хорошенько и вывела кровь. Юбка была мамина, а у меня осталось от нее не так много вещей.
Последний раз я видела родителей полгода назад. Полгода назад с отцом случилось несчастье, после которого я сбежала из дома, не в силах смотреть матери в глаза. С тех пор я больше не оглядывалась на прошлое.
– Игра стоила свеч, – сказала я. Ради Макеля я пошла бы на что угодно. При разнице в возрасте всего в два года он был для меня не только другом, но и наставником. И единственным близким человеком.
– Вот и с тобой так, – вздернул подбородок Макель.
Я промолчала. Макель вечно меня подкалывал, но тут было непонятно, шутит он или нет. Может, он намекал, что нашей дружбе пора перерасти в нечто большее? Интересно, кого он видел, когда на меня смотрел? Для всех я была беззаботной торианской девушкой, но в душе у меня изо дня в день копилась тьма.
Похоже, он чувствовал это, и ему это нравилось.
Кабинет Макеля располагался на чердаке Аукционного Дома и окнами выходил на торианскую гавань. В лунном свете паруса казались призраками, парящими над темной водой. Мне всегда было любопытно, почему он выбрал комнату с видом на море. Попросту потому, что она принадлежала его отцу? Или потому, что хотел ежедневно бороться со страхом в надежде, что когда-нибудь перестанет бояться воды?
Макель потер шею. Иногда его сковывала паника, и ему казалось, что он идет ко дну. Он сам не понимал, какой он сильный. Не то что я. У меня не хватало смелости встретиться со страхом лицом к лицу. В любом помещении меньше моей тесной комнатушки за сценой аукционного зала меня бросало в дрожь. От одной мысли о замкнутых пространствах мне становилось трудно дышать.
Вот и теперь тревога ужом свернулась у меня в животе. «Вдох – выдох, – успокаивала я себя. – Куда есть вход, оттуда есть и выход».
– Сколько, по-твоему, за него можно выручить? – спросила я, чтобы отвлечься.
Макель положил футляр на стол и вынул что-то из кармана.
– Это тебе.
В руке у него лежала серебряная подвеска в форме кварты – монеты, служившей единой квадарской валютой. Когда я потянулась за наградой, он схватил меня за руку, и его черты исказились. Тьма, которая иногда тенью скользила по его лицу, словно вырвалась наружу, и мой друг исчез.
– Слишком долго копалась, – сказал он.
Я выхватила у него подвеску и откинулась на спинку кресла.
– По чьим это меркам? – парировала я. – Разве кому-то удавалось добыть чипы, не угодив за решетку?
– Твоя правда, – сказал он, копируя мою позу. Отцовское кресло было ему велико. Кабинет явно обставляли для человека покрупнее. Все в нем было на
