— Лейви и Асвейг отравили, — буркнул со своего места Эльдьярн, потирая глаза. — Если бы не Рагна, они, может, уже умерли бы. Или мучались сейчас гораздо сильнее. А там, говорят, от болиголова через пару дней точно смерть. В собственном дерьме и рвоте.
Гагар окинул всех заторможенным взглядом, словно услышанное не укладывалось у него в голове.
— Почему именно их?
— Думается мне, отравить хотели только Асвейг, — Ингольв встал, напоследок погладив её по руке, словно она сейчас могла это почувствовать. — А Лейви просто отпил из предназначенного не для него кувшина.
— Мёрд? — Гагар скривился от отвращения.
Какая исключительная проницательность, будто он тоже знавал воительницу много лет.
— Верно, она. Больше некому.
— Я могу узнать, кто из рабынь принёс эту воду сюда.
Ингольв остановился у стола, слегка подвинув тот самый сосуд пальцами. Кружка, разбитая на множество осколков так и валялась на полу.
— Узнай. Хоть это нам не поможет. Слово рабыни ничего не значит на тинге.
Гагар кивнул, неотрывно рассматривая похожую сейчас на призрак Асвейг. Иногда его тяга к ней казалась полезной, иногда — опасной. А иногда просто пугала. Казалось, он одинаково мог как остаться верным девушке до конца жизни, так и убить её вдруг по какой-то одному ему ведомой причине.
— Я вообще пришёл сказать, что сегодня ещё затемно приехал Альвин Белобородый. И он уже прослышал, что ты тоже здесь. Так что жди встречи на сегодняшнем собрании.
— Ну, если всё и так паршиво, — Ингольв усмехнулся, поглядывая на Блефиди, — то паршивее уже вряд ли будет.
Может, оно и хорошо, что так случилось. Сейчас он уже остыл, но злость осталась, а потому всего его переполняли силы биться до конца: хоть в споре на тинге, хоть на мечах с противником. Буйный дух Фенрира, который притих в последнее время, не давал теперь покоя. Как будто требовал крови, уталения жажды, которой не случалось уже давно.
— Моё дело предупредить. Чтобы ты был готов.
Гагар развёл руками. И видно: уходить ему не хочется, он и сам сейчас лучше остался бы здесь, чтобы не оставлять Асвейг без присмотра. Но рядом с остальными ему мелькать часто не следовало, а потому он всё же развернулся к двери.
— Спасибо, — Ингольв посмотрел ему в спину.
Не оборачиваясь, Гагар вышел.
— Думаю, ты сейчас как раз готов схватиться с Альвином, — Эльдьярн наконец проснулся окончательно и тоже зашевелилися. Подошёл к Рагне, которая так и сидела, ни на что не обращая внимания, осторожно тронул её за плечо. — Сильная у тебя фюльгья, Ингольв. Даже мне становится страшно, когда я вижу, насколько.
— Сейчас мой покровитель сильнее.
Великан хмыкнул.
— И опаснее для тебя самого. Это не шутки.
— Только не надо снова заводить эту песню, — Ингольв отмахнулся. — Я слышал её уже не раз от него.
Он указал взглядом на Лейви. И так внутри стало тоскливо от его вида: в теле скальда словно осталась всего пара капель жизни. На вдох и выдох.
Вдруг Рагна всхлипнула и, выпустив руку скальда, начала валиться набок. Стоящий рядом великан, на удивление проворно для своей грузной фигуры, поймал её, не дав грянуться о пол. Девушка оказалась в сознании, но будто не могла пошевелиться.
— Теперь всё будет хорошо, — шепнула. — Только время…
Она не лишилась чувств, но словно заснула. Эльдьярн уложил фюльгью на её постель. Ингольв склонился над ней, желая поблагодарить, но и зная тоже, что она не слышит. Только теперь он полностью осознал, кто она такая. И это было так странно: видеть ту призрачную и жутковатую деву во плоти.
— Оставь, — буркнул великан. — Тебе уже пора собираться на совет.
— Я пойду с тобой, — Змей встал со своего места.
— Ты бы лучше поспал лёг, — Ингольв махнул на него рукой. — Тут я и один справлюсь, раз уж такое дело. А надо будет, тебя позовут, коли моему слову Альвин не поверит.
Блефиди нахмурился, но спорить не стал. Ингольв долго не собирался: только выпил воды, которую сам принёс вчера из колодца. Теперь чужому питью тут доверять нельзя. Не мешало бы и позавтракать, да к Хакону в дом тоже идти не хотелось. Как только поправятся Асвейг и Лейви, они все покинут этот дом. Хватит, нагостились по самое горло.
Он прошёл через двор, чувствуя со всех сторон вопросительные взгляды. Уже все знали, что стряслось, и успели, верно, даже напридумывала небылиц. Ни на кого не глядя, он минул ворота и направился по вытоптанной за все дни тинга до самых камней дорожке к месту совета.
Нынче солнце вставало в облаках, самые яркие краски рассвета уже отгорели на плечах гор. Небо, залитое бледнеющим пурпуром, понемногу затягивалось дымкой. Как бы снова не пошёл дождь: едва только удалось передохнуть от него.
Угроза промокнуть до нитки не отпугнула никого из тех, кто хотел нынче тоже поговорить с конунгом и потребовать разрешения своих вопросов. Ингольва встретили явным неудовольствием: уж больно много времени он отбирал у Хакона. А теперь все прослышали о приезде Альвина Белобородого и уже понимали, что будет новый спор, новое разбирательство. И ещё неизвестно, как долго оно продлится.
Самого конунга пока не было, как и его жены. Люди стояли полукругом в нетерпеливом ожидании. Лица многих были знакомы, но теперь они все отводили взгляды, стоило только на них посмотреть. Так и будет теперь, пока Ингольв не вернёт себе доброе имя.
Долго торчать здесь, словно коконом, опутанным чужой неприязнью, не пришлось. Скоро загомонили громче те, кто заметил Хакона раньше всех, а после и остальные оживились. Конунг прошёл к своему месту, а рядом с ним, чуть позади, встал и Альвин Белобородый. Мёрд с ними не оказалось. Может, появится позже?
Ярл цепким взглядом тут же выхватил Ингольва из толпы и аж губы у него посерели, насколько быстро разозлился. Кто-то хотел было влезть вперёд со своим обращением к Хакону, но Альвин сразу оборвал его, будто букашку растоптал.
— Ты всё же решил показать здесь свою трусливую рожу, Ингольв Радвальдссон, — прорычал, отчего даже конунг посмотрел на него удивлённо.
Тот вышел вперёд, не слишком осторожно растолкав тех, кто стоял на пути. По лицу Хакона пробежала тень неудовольствия: уж он-то понимал, чем всё это сейчас обернётся. Но деваться некуда.
— И тебе оставаться целым, ярл Альвин, — стараясь не пустить в голос ехидства больше, чем нужно, ответил Ингольв. — Моя рожа не более труслива, чем у всех, кто собрался здесь. Ты ведь не назовёшь их всех трусами?
— Ты бегал от меня два года! — ещё громче
