В изящном галопе, в том взгляде, которым он смерил остальных гончих, немного отставших от нас, как будто бросая им вызов, чувствовалось самодовольство. Как говорится, дьявол гордился, да с неба свалился. Мы выскочили на поляну, и Грач резко остановился, чтобы не столкнуться с тем, кто стоял у нас на пути.
Я никогда не видела фейри из зимнего двора. Они никогда не посещали Каприз. Иногда я гадала, как они выглядели – без одежды и других предметов человеческого Ремесла. Что ж, теперь я знала ответ.
Это было существо необычайно высокого роста, даже выше Грача, и оно не скрывало свой истинный облик под чарами. Мертвенно-белая кожа обтягивала худое острое лицо, окруженное невесомым венцом таких же белых волос. Я не успела яснее разглядеть черты, потому что не смогла отвести взгляд от его глаз. Они были желтовато-зеленого цвета, как отполированные куски нефрита; непостижимые, притягивающие, живые, они были полны жестокого любопытства кошки, наблюдающей за тем, как медленно умирает раненая мышь. Я сразу поняла, что передо мной создание настолько далекое от всего человеческого, что оно даже при желании не смогло бы подражать нам. От ног до шеи оно было облачено в черные древесные доспехи, будто выросшие на коже, как кора, изборожденная и скрученная временем; и только голова оставалась непокрытой. Оно поприветствовало нас изысканным, немного напыщенным жестом, взмахнув у груди рукой с длинными пожелтевшими когтями. Грач дернул носом, что, как я поняла, было очень недовольным поклоном.
– О, Грач! – воскликнуло существо тонким голосом, напоминавшим неземное завывание гончих. – Оказывается, ты не один! Как интересно, не находишь? И что же нам теперь делать?
Жуткие глаза сфокусировались на мне, и существо улыбнулось. При этом двинулись только губы: остальное лицо осталось неизменным.
Грач пару раз ударил в землю копытом, а потом, застав меня врасплох, вдруг встал на дыбы. Я обхватила его шею руками, еле удержавшись на месте. Кожей чувствовала его бешеный пульс; на шелковой шерсти проступили капли пота.
– Не волнуйся, я не буду ничего делать сейчас. – Мой мозг, парализованный ужасом, отвлеченно отметил, что существо было, скорее всего, женского пола, по крайней мере, судя по его – ее – голосу. – Игра поменялась. Нам просто нужно придумать новые правила. Будет довольно неспортивно сражаться насмерть на этой поляне, учитывая, что тебя задерживает смертная. Привет, кстати, – добавила она, склоняя голову набок, чтобы разглядеть меня получше. Неизменная любезная улыбка все еще растягивала ее губы.
– Добрый вечер, – ответствовала я, понимая, что, в отличие от Грача, моим единственным средством самозащиты были хорошие манеры.
– Я Тсуга из зимнего рода, – представилась она. Бесшумные, как полет совы, гончие ворвались на поляну, крутясь у ее ног и прижимаясь лбами к ее ладоням. – С тех самых пор, когда старейшее дерево этого леса пустило первые корни, я была хозяйкой Диких Охотников.
Мне почудилось или я действительно услышала, как гончие зашептались между собой? Мягкий ропот, напоминающий приглушенный разговор испуганных женщин за закрытыми дверями…
Я сглотнула, стараясь не представлять себе, что скрывалось под волшебной оболочкой этих гончих.
– Рада знакомству. Мое имя Изобель. Я, эм, художница-портретистка.
– Понятия не имею, что это значит, – улыбаясь, ответила Тсуга. – Что ж, Грач…
Тот подскочил и перебил ее неприятным ржанием, от которого кровь стыла в жилах.
– О, не надо грубостей! Мы не обязаны продолжать это просто потому, что находимся в состоянии войны. Итак, как я говорила, прежде чем ты меня перебил, думаю, будет честным дать тебе фору. Если мои гончие настигнут вас еще раз, то я уже обстоятельно займусь разрыванием тебя на мелкие кусочки. Как тебе такая идея?
Он вытянул шею вперед и щелкнул зубами. Я с ужасом поняла, что он намерен драться.
Я повернула голову, дабы Тсуга не догадалась, что я с ним говорю, и чуть не уткнулась носом в его гриву.
– Прошу, беги, – выдохнула я. – Ты, может, и выживешь, но я точно нет, а без меня тебе ни за что не спасти свою репутацию.
Кожа на его плечах дернулась, как будто он отгонял муху.
– Разве ваши междоусобицы этого стоят?
Он повернул голову. Один глаз внимательно смотрел на меня, и жутко было видеть разумность в его глубине – разумность, совершенно несвойственную животному, чье обличье он принял.
– Прошу, – прошептала я.
Грач вздрогнул, как будто я стегнула его плеткой, и, обогнув Тсугу и ее гончих, помчался галопом в темноту леса.
– Торопись, Грач! – пронзительно, почти отчаянно закричала та нам вслед. – Я скоро догоню тебя! Скачи изо всех сил!
Я снова вцепилась в длинную гриву Грача и рискнула оглянуться. Доспехи Тсуги были почти неразличимы вдалеке, и только ее бледное лицо можно было разглядеть, пока и оно не исчезло за ветками и листьями. Снова прозвучал охотничий рог. Я поняла, что довольно хорошо разглядела Тсугу… но рога у нее при себе не было.
Грач скакал, как будто по пятам за ним гнался сам дьявол. Все свое внимание я сосредоточила на том, чтобы не упасть, поэтому не замечала окружающего нас пейзажа. Какое-то время я чувствовала только дикий ритм галопа, жар, исходящий от спины Грача, да удары комьев земли, взрываемой его копытами, по моим голым ногам. Но потом что-то яркое мелькнуло мимо моего лица и застряло у меня за шиворотом. Сначала я не узнала в этом трепещущем желтом лоскутке лист. Но потом до меня дошло, и все изменилось.
Я подняла голову и затаила дыхание. Восторг охватил меня – яркий, как рассвет, наползающий на горизонт, пьянящий, как бокал лучшего шампанского.
Мы были в осенних землях.
Хотя вокруг было еще сумрачно, лес сиял. Золотые листья, проносившиеся мимо, сверкали, как искры над костром. Алый ковер расстилался перед нами, безупречный, роскошный, точно бархатный. Темные спутанные корни деревьев тонули в голубоватом тумане, превращавшем стволы дальних деревьев в призрачные фигуры, но не касавшемся сияющих оттенков листвы. Яркий мох расползался по веткам медными пятнами. Свежий пряный аромат хвои наполнял прохладный воздух, перекрывая затхлость сухой листвы.
В горле у меня встал ком. Я не могла отвести глаз. Этого было слишком много, слишком быстро. Мне не хватало, нужно впитать в себя каждый лист, каждый кусочек коры, каждый клочок мха. Мои пальцы невольно сжались в гриве Грача, жадно представляя, как я держу кисть и сажусь за мольберт. Немного выпрямившись, я почувствовала, как ветер бьет в лицо и наполняет легкие. И этого все еще было мало.
Семнадцать лет я жила в мире, который никогда не менялся. Теперь мне казалось, будто я впервые сняла тугой шерстяной свитер и почувствовала на голой коже дуновение ветра. Я понимала, что отныне мне всегда будет чего-нибудь не хватать.
Когда Грач замедлил шаг, ветер перестал трепать мою одежду, и топот копыт больше не отдавался в ушах. Это было странное чувство потери. Мысли сменяли одна
