– Большое спасибо, – сказал дед Анри, когда я в холле вручила ему саблю. Из хозяйственного помещения он принес полотенце и обернул его вокруг клинка. – Раньше у меня были к ней ножны. Но в Варфоломеевскую ночь они пропали. После той ночи я никак не мог собраться с духом и приобрести новые, потому что намеревался никогда больше не использовать саблю по назначению.
– Варфоломеевская ночь? – спросила я. Прозвучало так, словно это должно быть известно каждому. Понятие, и правда, смутно припоминалось, а значит, мы когда-то должны были проходить это в школе, но затем я благополучно выбросила сведения из головы, как и девяносто пять процентов всего, что слышала на уроках.
– Ночь массового убийства, – объяснил дед Анри. – Ее называют еще Парижской кровавой свадьбой.
Голос его звучал глухо, в глазах стояли печаль и непреодоленная боль.
– Резня случилась более пятидесяти лет назад, но я до сих пор помню каждую деталь. Убивали всю ночь напролет. Повсюду в море крови лежали мертвые, в городе не было ни одной самой маленькой улочки, не покрытой горами трупов. Они плавали в реке, лежали на площадях и мостах. Дети, женщины, старики – убийцы жалости не знали. Впоследствии по всей Франции прошли такие бойни. Жизни лишились тысячи и тысячи.
– А почему с людьми такое сделали? – спросила я в ужасе.
– Потому что они были гугенотами. Мало кто выжил в ту ночь. Я – один из них. Меня тяжело ранили в схватке, посчитали мертвым и оставили лежать среди остальных трупов. На следующий день я пришел в себя, но семьи моей уже не было в живых.
Теперь я вспомнила. Гугеноты были французскими протестантами и подверглись преследованию в своего рода религиозной войне, примерно так же, как в Германии, только во Франции их со временем полностью лишили прав и вытеснили из страны. Или убили, как в Варфоломеевскую ночь.
Бедный Анри! Меня накрыло волной нестерпимой жалости к нему. Что же сотворило с ним переселение из будущего в прошлое! Как можно было внушать ему такие ужасные воспоминания!
– Оставшихся власти пока еще терпят, – с горечью сказал Анри. – Но это весьма шаткое равновесие, которому в любую минуту может прийти конец. При Ришелье нашим живется все тяжелее. Придет такой день, когда всем нам, чтобы выжить, придется покинуть родину.
Его слова прозвучали как трагическое пророчество, и я вспомнила, что все действительно именно так и случится. Людовик XIV, наследник нынешнего короля, издаст закон, запрещающий гугенотам их протестантскую веру и, тем самым, окончательно вытеснит их из Франции.
Я могла бы сообщить Анри в утешение, что он этого точно уже не увидит, потому что закон выйдет только через несколько десятков лет. Но блокировка все равно не позволила бы, и я даже пытаться не стала. Вместо этого я улыбнулась ему в утешение и помахала вслед, когда он вышел из дома, чтобы вернуться к своему старому товарищу. Завернутую саблю, как и бутылку вина, он зажал под мышкой. Темное пальто развевалось по ветру у него за спиной, а трость цокала по булыжной мостовой.
* * *Я собралась уже было отправиться на кухню, чтобы взять там себе что-нибудь на полночный перекус, как в дверь постучали. Я помчалась открывать, решив, что дед Анри снова что-то забыл и не может достать ключ из кармана, ведь руки у него заняты.
– Ты, – промямлила я. Кого-кого, а этого гостя я увидеть вовсе не ожидала. Сердце наполнилось одновременно радостью и ужасом.
– Я увидел, что ты еще не спишь, – сказал Себастьяно.
– Как ты мог это увидеть? – ошарашенно спросила я.
– Ты только что стояла у открытой двери и смотрела вслед старику, – напомнил он. – И я подумал, не пожелать ли тебе быстренько доброго вечера.
«Вечер» – это он явно загнул. Вообще-то было уже за полночь. Когда я незадолго до этого заходила в гостиную, напольные часы пробили двенадцать раз.
– Э-э-э… очень мило с твоей стороны. – Я лихорадочно соображала, что теперь делать. Он ни в коем случае не должен увидеть королеву! И уж никак не в обществе герцога. Тогда он получит именно те доказательства, которые так нужны кардиналу, чтобы очернить королеву в глазах короля. Не хватало еще, чтобы у герцога из-под рубашки свешивались бриллианты – тогда Себастьяно, сделав соответствующие выводы, доставит кардиналу недостающую информацию.
Прежде чем я успела что-то предпринять, Себастьяно прошел мимо меня в холл, с одобрением осматриваясь.
– А здесь шикарно. В высшей степени элегантно. Я и тогда уже заметил, на званом вечере. Человек со вкусом, этот герцог.
Я жутко перепугалась. Лишь через несколько секунд до меня дошло, что он говорит о другом герцоге – умершем супруге Мари.
– Да, – с трудом выдавила я. – С большим вкусом.
Он не спеша подошел к большой парадной лестнице, ведущей в галерею. Кончиками пальцев провел по дорогостоящей резьбе перил, рассматривая картины, развешанные вдоль ступеней.
– В этом дворце мог бы жить и сам король. – Повернувшись, он посмотрел прямо мне в лицо. – Или королева.
Он выследил ее! Видел ли он, как входил герцог? Он что, хочет застать их на месте преступления? Или его замечание – просто пробный шар, чтобы смутить меня?
Я пошла за ним, готовясь сделать все, чтобы не дать ему подняться наверх.
– Что ты затеял? – вырвалось у меня.
Вопросы в голове устроили чехарду, я не могла четко сформулировать ни одной мысли. Хотя бы потому, что Себастьяно опять был просто неотразим. Высокий и плечистый, в узких панталонах и приталенном бархатном камзоле, он выглядел как герой какого-нибудь захватывающего приключенческого романа. Белый воротник рубашки, смуглое бородатое лицо, неотразимые синие глаза – против его привлекательности я была бессильна. Да, он был шпионом и сражался на вражеской стороне, но я была в него безнадежно влюблена.
Что-то в моем взгляде, должно быть, передалось ему, я тут же ощутила, как между нами заискрило и воздух зарядился тем особым магнетизмом, что с самого начала притягивал нас друг к другу. На лице его, все это время абсолютно непроницаемом, внезапно отразилась какая-то внутренняя работа. В нем читались самые противоречивые движения души – сначала негодование и недоверие, затем что-то похожее на обреченность и, наконец, неприкрытое желание.
– Анна, – сказал он. Голос его звучал хрипло. – Черт меня побери, но сейчас я хочу только одного – целовать тебя.
– О, – ответила я слабым голосом. У меня дрожали колени.
Сказать что-то еще возможности не было. Он подхватил меня и с такой силой притянул к себе, что я повисла в воздухе. Его губы жадно впились в мои. Я стонала от наслаждения и таяла
