Криулу эти мужские дела не интересуют, да и ни к чему ей о них знать, но вот все, что говорят в городе о ее дочурке, для нее тема самая животрепещущая. И то, что в разговорах о ней все чаще упоминают и меня, особенно в свете не столь давних событий, «почтенную» как-то не радует. Ей все казалось, будто это я слух пустил, и мне пришлось призвать в свидетели Фуфлунса, который подтвердил, что ничего подобного в «Пещере Диониса» не обсуждалось. В конце концов Криула перестала шить мне дело о черном пиаре, но уверилась в том, что это все козни задобренной моей щедрой жертвой Астарты. Собственно, это нам и требовалось, поскольку правда была бы для нее еще неприятнее. А заключалась она в том, что слух давно уж пустила сама Велия, сообщив «под строжайшим секретом» паре-тройке своих гадесских подружек. Ну а те, естественно, и прочим своим подружкам тоже разбалтывали «под строжайшим секретом» – то-то даже перевозивший нас из Кордубы Акобал оказался в курсе, гы-гы! Он-то, как я выпытал-таки у него в конце пути, от своей жены узнал, а она от их дочки, а та – как раз от одной из тех подружек, и все это «под строжайшим секретом». Это был первый этап плана Велии, эдакий скрытый инкубационный период, который она принялась воплощать в жизнь почти сразу же по приезде в Гадес. С моим прибытием тихий слушок зазвучал громче – особенно после того, как она показала меня – опять же, «под строжайшим секретом» – тем подружкам. А тут еще и тот БББ наш приключился – уже через три дня в пригороде болтали о сотне только убитых. По сведениям нашего «бригадира» реально даже вместе с ранеными едва ли набиралась эта пресловутая сотня, но кого это волновало? Обсуждающие свои сплетни обыватели всегда и везде «знают» о событиях лучше и точнее самих их участников, и наш случай не стал исключением из этого незыблемого правила. Так то в пригороде, многие из обитателей которого кое-что и сами видели, а уж в финикийской островной части города «знали совершенно точно» о добрых двух сотнях убитых, из которых минимум полсотни приписывалось нашей четверке, а из той полусотни полтора или два десятка – лично мне. В результате я приобрел славу крутого отморозка, который сперва кромсает оппонентов в капусту, а потом уж только думает. Эдакий брутальный самец как раз того типа, который страшно популярен у обезьяньих самок, так что слух о том, что это и есть «тот самый головорез, который жених Велии из клана Тарквиниев», никому неправдоподобным не показался. Большинство всех этих шушукающихся не знало даже моего имени, зато знало «совершенно точно», что именно я – жених Велии. Отец ее не знал, дед – и тот не знал, домочадцы не знали, родная мать отчаянно старалась не знать, а они – знали. И плевать, что никто не слыхал о помолвке, они ведь и так «знают совершенно точно». Не весь Гадес, конечно, это Криула сильно преувеличивает, но его респектабельная часть – пожалуй.
И пожалуй, моя молоденькая, но ранняя интриганочка все рассчитала верно – начавшие уже было волочиться за ней сынки гадесских купцов как-то поотстали. Кому охота схлопотать меч или кинжал в бок от варвара, настолько отмороженного, что сперва убьет, а потом уж только о последствиях подумает? Дело ведь не только в недавнем БББ – докатилась уже молва и о моем участии в кордубских событиях, тоже преувеличенном во многие разы. Мне приписывали даже участие в самом сражении мятежников Кулхаса с римлянами и, как водится, пару-тройку десятков собственноручно уконтрапупленных супостатов. Мнения разделялись разве только в одном – на чьей я там был стороне. То ли у Кулхаса, то ли все же среди местных союзников Рима. Причем у обеих версий имелись сторонники, «знавшие» правду «совершенно точно». Велия же, оказавшаяся талантливой «пиарщицей», умело формировала «общественное мнение», если и не всего Гадеса, то его наиболее уважаемой части, которая «знала совершенно точно», что ее жених – именно я. Конечно, это еще ровным счетом ничего не гарантировало, но шансы здорово повышало – будучи в числе этой самой «уважаемой» части граждан, глава клана Тарквиниев не мог совсем уж не считаться с означенным «общественным мнением». По крайней мере, ему придется рассматривать в числе возможных кандидатур – успевшем уже, кстати, заметно уменьшиться – и мою. От меня теперь требовались лишь два героических подвига в духе Геракла – не наделать слишком уж непоправимых глупостей и изобрести способ снова отличиться хотя бы разок, но хорошо бы повесомее. Легко ли совместить одно с другим – вопрос, конечно, философский, но два подвига – все-таки не двенадцать. Как говорится, и на том премного благодарны.
– Я давно знаю, кому служит этот ваш Дагон, – сообщил нам «досточтимый» Волний, когда мы дождались наконец аудиенции и изложили ему свои соображения. – Клану Митонидов. Но чего вы хотите от меня? Убитых вами наемников никто не опознал, а его самого вы опять упустили. Я не порицаю вас за это – он очень серьезный противник, и то, что вы сумели сорвать его планы – уже немалый успех. Но у меня нет доказательств причастности Митонидов к нашим неприятностям, а без них городской Совет не поймет, если я развяжу с ними открытую войну. Нужен повод, законный и очевидный для городских властей.
– Опознанный Дагон стал бы таким поводом? – вкрадчиво поинтересовался наш испанский мент.
– Смотря кем опознанный. И смотря при каких обстоятельствах. Если бы вы убили его в схватке – его опознанный труп был бы хорошим поводом. А просто узнать его в числе прохожих – ну и что с того? Он гражданин Гадеса, а быть похожим на какого-то разыскиваемого вами бандита – не преступление. Слова раба в суде весят меньше слов свободных, а вы сами – еще
