возникли значительные татарские поселения. Особенно много татар, кажется, находилось в Ростове и его окрестностях. Жители, конечно, терпели от них большие притеснения. Однако и здесь проявлялась иногда сила высшей, христианской гражданственности: некоторые знатные люди из татар принимали крещение и сделались родоначальниками многих дворянских фамилий в России. Любопытно особенно местное ростовское предание о некоем ордынском царевиче, который был окрещен ростовским епископом Кириллом и получил имя Петра. Этот царевич Петр купил в Ростове у князя Бориса Васильковича участок земли, на котором построил церковь и основал монастырь (Петровский) с благословления преемника Кириллова, епископа Игнатия. Князь Борис потом так сдружился с Петром, что побратался с ним, и они любили вместе заниматься охотою с ловчими птицами на берегу Ростовского озера. Усердное служение ростовских и других князей татарским ханам, впрочем, не оставалось без некоторой выгоды для покоренного народа; ибо, пользуясь милостивым расположением завоевателей, князья эти многих христиан спасали от рабства и других бедствий. Однако население Суздальской Руси по всем признакам не столь легко мирилось с постыдным игом, как их князья, и не один раз поднимало мятеж. Так, в 1289 г., уже при сыновьях Бориса Васильковича, жители Ростова с негодованием смотревшие на большое количество татар в своем городе, опять по звону вечевого колокола поднялись на своих притеснителей, разграбили их дома и выгнали их из города. Один из сыновей Бориса (Константин) поспешил в Орду и, вероятно, так умел повернуть дело, что хан оставил этот мятеж без наказания. А изгнанные татары воротились в Ростов. Эти ростовские князья, раболепствовавшие перед татарскими ханами, очевидно, не пользовались большим уважением своих соотечественников, если и самые пастыри церкви позволяли себе иногда поступки такого рода. Когда умер младший из сыновей Василька Глеб, упомянутый епископ Ростовский Игнатий совершил его погребение в соборном храме. Но спустя девять недель епископ вздумал за что-то осудить покойного князя и велел ночью перенести тело его как недостойного из соборной церкви в Спасский монастырь (1280). Еще жив был митрополит Кирилл II. Приехав в это время из Киева в Суздальскую землю и услышав о поступке Игнатия, он отрешил его от служения. Но за епископа вступился новый ростовский князь Димитрий Борисович, племянник Глеба (может быть, имевший неудовольствие на дядю), и выпросил ему прощение у митрополита. Прощая, митрополит сказал Игнатию: «Брате и сыну возлюбленный! До самой смерти своей плачься и кайся о таком грехе, что осудил мертвеца прежде суда Божия. А при жизни его, когда можно было его исправить, ты не только не исправил, но смирялся перед ним, брал от него дары, ел и пил за его столом. Прости тебе, Господи». В том же году этот уважаемый всеми митрополит скончался в глубокой старости, в Переяславле-Залесском, после тридцатисемилетнего управления Русскою церковью; тело его отвезено было для погребения в древнюю русскую митрополию, т. е. в Киев.

Ни один русский митрополит не предавался такой неустанной беспокойной деятельности, как Кирилл II. Его продолжительное пастырское служение совпало с первым периодом татарского ига, когда бедствия варварских нашествий и разорений глубоко потрясли и гражданский, и церковный порядок, когда за нищетою и отсутствием безопасности неизбежно начали распространяться тьма невежества, грубые, беспорядочные нравы, проникшие в самую среду духовенства. Кирилл предпринимал частые и трудные путешествия по разным краям Руси и везде старался восстановить устроение и благочиние церковное. Памятником его заботливости о своей пастве служит так называемое «Правило Кирилла Митрополита», составленное им сообща с русскими епископами на церковном соборе, происходившем во Владимире-Суздальском в 1274 году. В этом правиле главное внимание обращено на то, чтобы епископы не ставили в священники лиц недостойных и не брали бы никакой мзды за ставление. Предписывается также строго соблюдать уставы при совершении литургии, миропомазания и крещения; относительно последнего постановлено никоим образом не обливать, а крестить в три погружения. Далее это соборное правило восстает против народных языческих игрищ, которые сопровождались жестоким пьянством и боями; причем бились дреколием и иногда до смерти (особенно в «пределах новгородских»). Таких убитых на игрище собор лишает христианского погребения; о чем строго приказывает священникам.

Собор 1274 года был созван митрополитом по поводу рукоположения киево-печерского архимандрита Серапиона во епископа Владимиро-Суздальского. Этот Серапион (скончавшийся в следующем 1275 году) принадлежал к ученейшим книжникам своего времени и известен своими красноречивыми Поучениями, или Словами; из них некоторые дошли до нас. Содержание сих поучений составляют увещания против грабительства, пьянства, прелюбодейства, воровства, «резоимства» (ростовщичества) и пр., в особенности против некоторых суеверных обычаев, например, сожигания волхвов, выгребания из могил утопленников и удавленников во время какого-либо физического бедствия и т. п. Серапион в своих Поучениях чертит яркие картины татарского нашествия и призывает народ к покаянию. Не должно забывать при этом, что такие пастыри и учители духовные, как Кирилл митрополит и Серапион епископ, по своему воспитанию и образованию принадлежат еще к дотатарской эпохе, т. е. к более просвещенной, нежели последующая за ней.

Кирилл II был родом русский; избрание его в митрополиты состоялось по желанию галицкого князя Даниила Романовича в смутное время, последовавшее за татарским погромом, в эпоху бедствий самого греческого патриархата. Но после падения Латинской империи возобновились сношения русской иерархии с Константинополем, и патриарх преемником Кирилла снова назначил грека по имени Максима. Этот Максим едва ли не первый из русских митрополитов являлся в Орду для изъявления почтения хану и для получения льготных грамот, или ярлыков, в пользу духовенства. Впрочем, таковые ярлыки уже получал предшественник его Кирилл II. Митрополит Максим замечателен переменою своего местопребывания. Уже Кирилл, как мы видели, мало жил в разоренном Киеве и подолгу пребывал на севере в земле Суздальской. Близость татар и постоянные от них насилия не давали нашей древней столице возможности оправиться от жестокого разорения. Напротив, по свидетельству летописи, около 1300 года, большинство оставшихся жителей ее опять разбежалось от этих насилий по другим городам. Тогда же митрополит Максим окончательно покинул Киев; со всем своим причтом и митрополичьим двором он переселился во Владимир-на-Клязьме и сам занял Владимирскую кафедру, а бывшего здесь епископа Семена перевел на кафедру Ростовскую.

Если Суздальская земля была тяжко угнетена татарским игом, то понятно, как тяжело ложилось оно на ближайшие к Орде русские украйны, каковыми были земли Рязанская и особенно Северская. Рязанские князья безусловно покорностию ханам и частыми путешествиями в Орду, подобно суздальским, сумели сохранить свои владения от совершенного расстройства, а впоследствии даже вновь усилиться и развить рязанскую самобытность. Несмотря на покорность татарам, однако не один рязанский князь погиб жертвою ханского самовластия.