Если закрою глаза, то смогу выкинуть все из головы и уйти от реальности. Такие моменты словно маленькие островки в бушующем море, и я хватаюсь за них, прячусь и надеюсь, что меня никто никогда не найдет. Я хочу быть изгоем, как Том Хэнкс, забытой на своем личном маленьком острове.

Коннор кладет подбородок мне на макушку.

– Я люблю тебя.

Он так часто это говорит, будто боится, что я забуду.

Только мне все равно не верится, что он любит меня так же сильно, как я его. И я хочу, чтобы он это понял. Мне нужно, чтобы он это понял. Тогда он бы чувствовал себя иначе. Коннор бы знал, что может завоевать мир, что вместе нас не остановить. Что я всегда на его стороне.

Но скоро он это поймет, ведь скульптура уже почти готова. Нужно лишь подождать пару дней, пока клей схватится. А затем я отдам ее ему, и тогда он наконец прозреет.

– Хочешь пойти погулять? – спрашивает Коннор.

Фильм еще не закончился, но я все равно киваю. Мы видели это кино уже сотню раз – Коннор его обожает.

Он дает мне свою куртку, которую я всегда ношу. Набрасываю ее на плечи и засовываю руки в рукава. Они длинные и теплые. Мне хорошо в этой куртке, она словно броня. Коннор не любит верхнюю одежду. Наверное, он никогда не мерзнет.

Его жилой комплекс маленький, так что до дороги мы доходим секунд за тридцать. Под светом фонарей блестит мокрый асфальт, но летний дождь не портит нам настроение.

Мы идем рука об руку по жилым кварталам, мимо разбитых машин и уродливых сетчатых заборов. На нас рычит питбуль, и Коннор показывает ему средний палец. Не знаю, зачем он это делает, ведь собаке все равно.

В какой-то момент дома становятся больше. Заборы уже деревянные. Машины лучше. Мы ступили на территорию привилегированных – тех, кто понятия не имеет о том, что творится за закрытыми дверьми. Когда-то я принадлежала этому миру, но не думаю, что он принадлежал мне.

И тут я замечаю его. Сердце подскакивает к горлу, дыхание перехватывает.

Все вокруг него исчезает, и перед глазами остается только он. Судя по всему, он тоже нас замечает и застывает, держась рукой за дверь машины. Он смотрит на меня, точно олень, пойманный в свете фар. Словно мы не увидим его, если он не будет двигаться.

Он знает, что произойдет, если Коннор его увидит. Так же как и я.

Как я не заметила, что мы забрели в его район? Как я могла так сглупить и привести сюда Коннора?

– Гм, давай пойдем этой дорогой, – говорю я, дергая Коннора за руку. Он не должен его видеть. Не сегодня. Не тогда, когда у нас все хорошо и когда я просто хочу побыть с ним. Хочу, чтобы прекратилась эта драма, хочу забыть, насколько все испорчено. Я просто хочу гулять в темноте, не думая ни о чем, но теперь уже поздно.

Коннор замечет Блейка. Отпускает мою руку и идет прямо к нему. Мне знаком этот настрой. Коннор ожесточился. Его плечи расправлены, а руки сжаты в кулаки. Шаги широкие и решительные. Я знаю, что каждый мускул в его теле напряжен. Готов.

И я знаю, что будет дальше.

Коннор первым наносит удар. Блейк падает на асфальт, который всего несколько минут назад казался мне таким красивым от свежести дождя.

Но теперь на нем уже не дождь. А кровь.

Я падаю на колени, как и Блейк. Я столько месяцев его защищала. Играла в миротворца и мученицу, сглаживала углы в разговорах, все преуменьшала, избегала Блейка и не упоминала его имени.

А теперь все кончено. Они дерутся.

Но Блейк так легко не сдается. Он встает, и я слышу хруст от встречи его кулака с челюстью Коннора. Таким я его еще не видела. Злым. И я знаю, что все из-за меня. Блейк давно этого хотел: хорошенько встряхнуть Коннора, накричать и открыть ему глаза то, что он со мной сделал.

Каждый раз, когда я стояла перед Блейком, эти слова читались в его глазах, но ни разу не произносились вслух. И вот, во что это вылилось. Вот, что я натворила.

На чьем-то крыльце загорается свет, дверь со скрипом открывается, и раздается крик мужчины.

Коннор отступает и врезается в капот какой-то машины, срабатывает сигнализация. Он пинает Блейка по ноге, и тот, кряхтя от боли, падает и хватается за голень. Тени пляшут под уличным фонарем, сопровождая драку.

Я подползаю к дорожному знаку «Стоп» рядом со мной и с его помощью поднимаюсь.

А потом убегаю. Отворачиваюсь от них, от звуков борьбы. Мои кроссовки ритмично стучат по асфальту. Для такого бега у меня не хватает дыхания, но ноги не хотят останавливаться. Годы в кросс-кантри и треках укрепили мышцы, которые теперь жаждут былой гонки, так что я не торможу. Куртка Коннора развевается у меня за спиной, как плащ супермена, а застежка дребезжит на ветру.

Я не возвращаюсь в нашу квартиру. Пробегаю мимо нее и уношусь из города к проселочным дорогам. Оставляю позади начальную школу с качелями и горками. Мчусь вдоль канав, заросших камышами и забитых мусором.

Я бегу, пока не оказываюсь перед домом моей мамы.

Но я ни от чего не убежала. Реальность настигнет меня. От того, кем я стала, никуда не деться.

Я сажусь на газон, скрестив ноги, и пялюсь на темный дом. Окно спальни мамы выходит на эту сторону, и я понимаю, что она спит. Уже далеко за полночь. Наверное, я бежала больше часа.

Интересно, что бы она подумала, узнав, что я здесь? Если бы заметила, настолько я сломлена. Если бы увидела пожелтевшие синяки на моих плечах, где Коннор хватал меня в последний раз. Если бы она знала, в каком жутком мире я живу, то посадила бы меня под замок и никогда бы не позволила увидеться с ним снова, даже при условии, что я ее за это возненавижу.

Этот дом перестал быть для меня домом, но я все равно скучаю. Хочу открыть дверь, подняться по лестнице и забраться в кровать, где никто меня не достанет, где я буду часами спать без снов. Моя грудь разрывается от желания сделать это – пересечь газон, достать запасной ключ, войти в дом, запереть за собой дверь и больше никогда не открывать ее снова.

Хочу проснуться, съесть блинчики, обсудить поход в торговый центр и свой следующий забег по пересеченной местности. Хочу, чтобы мама рассказала мне о последней