Ланге и Нечипорук, находясь под следствием за злоупотребления служебным положением, распорядились вылить по водосточной трубе сорок пять тысяч ведер спирта из винного склада прямиком в реку. Но из-за сильных морозов спирт в реку попасть не успел – река попросту замерзла, и в результате поверх обычного льда образовался толстый верхний слой – целое озеро спирта.
Разумеется, все работы в округе моментально остановились. Бабы носили спирт ведрами, рабочие кайзеровского завода «Имперский стандарт» и промышленника Федотова бросили рабочие места. Всюду и везде валялись пьяные. Перепились все, включая прибывшую для наведения порядка полицию.
Пожарные, приехавшие на подмогу полиции, начерпали спирт в свои бочки и убыли в неизвестном направлении. Следом за ним явились ассенизаторы и, не погнушавшись, заполнили и свои емкости животворящим льдом.
Всеобщее пьянство продолжалось уже третий день и грозило затянуться еще на неделю. Запасы спирта это позволяли. Арест Ланге и Нечипорука уже не смог ничему помешать. Заводы встали. Управляющие «Имперским стандартом» и промышленник Федотов били тревогу, заявляя о баснословных убытках. Но поделать никто ничего не мог. Приходилось терпеть, пока спиртовой лед подойдет к концу.
На фоне этого происшествия даже побег Джабарды выглядел невинной шалостью.
Кстати, о моих ночных приключениях на станции и о взрыве, который нельзя было не отметить, в газете не было сказано ни слова. Не успели дать в утренний номер или попросту засекретили происшествие на высшем уровне?
Очень любопытно…
«Какiе пожары не следует тушить.
– Когда девица горитъ отъ стыда.
– Когда пламень любви охватываетъ сердце.
– Когда вспыхнетъ ревность.
– Когда влюбленные бросают другъ другу огненные взгляды.
– Когда в душе горитъ огонь желания выпить рюмку коньяку Бурносова».
Реклама – двигатель торговли. Некоторое время я раздумывал, не приказать ли подать рюмку коньяка, но сдержал порыв.
Просмотрев газету до конца и подивившись причудливости жизни, я отложил листы в сторону.
К месту встречи я решил добраться средствами городского транспорта, дабы не лишиться своего мехвагена. Симбирский назначил встречу в доках, а там обитали опасные люди. Да и куда приведет меня эта встреча, заранее я сказать не мог.
По той же причине я решил не нанимать таксомотор, а ограничиться обычным извозчиком, благо даже массовое появление мехвагенов не успело еще вытеснить наемные экипажи с улиц города.
На место я прибыл заранее, но еще с полчаса искал нужный склад – один из многих десятков, похожих друг на друга, как сестры-близняшки.
К счастью, я опознал одного из подручных Симбирского, дымящего папироской на улице, рядом с одним из грязных строений. Он тоже меня признал и махнул рукой, приглашая внутрь.
На меня никто не обращал внимания. Рабочие грузили ящики на грузовики, вереницей выстроившиеся в ангаре, бригадиры командовали, подгоняя самых неторопливых. Один из ящиков неосторожно уронили на бок, раздался звук бьющегося стекла и тут же – мат бригадира.
Понятно, что они перевозят. Контрабандный виски. Но как товар попал в город?
– Нам наверх.
Я пошел первым, стараясь не споткнуться на витой железной лестнице, выведшей нас на верхний уровень, где находилась комната управляющего. Из-за дверей раздавался мерный гул голосов.
– Степан просил передать, – сказал мне в спину здоровяк, – что о наших делах болтать не стоит. Эта встреча – личное одолжение Степана. Про ящики и грузовики забудь.
Я только кивнул. Он прав, это не мое дело. Контрабанда – дело прибыльное, деньги здесь крутятся огромные, а в порту убивают просто за случайный взгляд. Но пусть этим занимается полиция, как только протрезвеет после озера спирта…
– Заходи. – Меня слегка подтолкнули в спину. Если в комнате засада, то деваться некуда, даже револьвер выхватить не дадут.
В комнате было трое: Симбирский, еще один человек, по виду управляющий складом, и третий, изысканно одетый господин, стоявший у окна спиной ко мне.
– Бреннер! – обрадовался Степан. – Наконец-то! Мы вас заждались! Позвольте познакомить. Это тот самый человек, о котором я вам говорил. Перевозчик. Он согласился побеседовать с вами.
Человек, стоявший у окна, обернулся. Я оторопел от неожиданности.
Я узнал его сразу, да и как не узнать – передо мной стоял мой родной дядя Отто и широко мне улыбался.
Дядя Отто, как же долго я тебя не видел?
Перед моим внутренним взором промелькнули годы, моя прошлая жизнь со всеми ее радостями и горестями, словно это было вчера. А ведь прошло уже без малого двадцать лет…
Сразу после демобилизации из армии я испытывал двойственное ощущение. С одной стороны, можно было в полной мере наслаждаться мирной жизнью: беззаботно гулять по улицам, разглядывать симпатичных барышень, попивая пиво в уличном кафе. А главное – не думать больше о смерти, не ждать очередного десанта, не холодеть при мысли о предстоящей атаке. Не терять ежедневно товарищей…
С другой стороны, меня постоянно преследовало ощущение чужеродности. На войне все было просто и четко: есть твои товарищи, а есть враг. Врага надо уничтожить, товарищам помогать. Аксиома, не требующая доказательств. В гражданской жизни все было непонятно, неестественно, фальшиво. Глупая суета в погоне за материальными благами. Постоянные попытки пустить «пыль в глаза», придавая своей персоне излишнюю значимость. Героями считались не те, кто готов был отдать жизнь за Родину и товарищей, а ушлые, умеющие удачно пристроиться личности.
На меня иногда смотрели сочувственно, но все чаще – с высокомерной насмешкой. Пока я воевал на фронте, защищая империю, мои сверстники прожигали жизнь, гуляя на деньги, заработанные их отцами и дедами. Постоянное чувство глубокой тоски и мерзости от всего вокруг происходящего я пытался заглушить банальным способом – выпивкой. Нередко такие вечера заканчивались потасовками и ночевками в каталажке. Даже понимая всю неправильность своих поступков, я никак не мог остановиться, погружаясь в саморазрушение все глубже и глубже. Неизвестно, чем бы все это могло закончиться, если бы не случай.
В один из вечеров я, изрядно набравшись, расквасил физиономию надутому франту, посмевшему неудачно пошутить по поводу «деревянных героев войны». У мальчишки оказался влиятельный папаша, который дернул за нужные ниточки, и я вновь оказался в камере.
К счастью, мой фронтовой товарищ Феликс Мстиславович фон Шиллер в очередной раз пришел мне на помощь. Однако на этот раз он, обычно невозмутимый, был взбешен и прямо заявил мне: «Хватит! Это последний раз, когда я тебе помогаю. Выбор у тебя такой: или ты идешь работать к нам в полицию и становишься человеком, или в дальнейшем выпутывайся из неприятностей сам!»
Размышлял я, помнится, недолго. Среди военных служба в полицейском департаменте никогда особым уважением не пользовалась. Но в то же время я отчетливо понимал, что мне просто жизненно необходимо занять себя чем-то, во что можно уйти с головой, найти точку приложения своим силам. К тому же остатки армейских денег и скудное родительское наследство стремительно подходили к концу, и мне банально были необходимы средства к существованию.
Вскоре я надел полицейский мундир. Работа захватила. Я как будто снова
