Широко улыбаясь, мальчишка провел Вогана в кабинет мистера Монтгомери.

Мистер Монтгомери приветствовал его с профессиональным радушием:

– Счастлив видеть вас снова, мистер Воган. Отлично выглядите, скажу я вам.

– Благодарю. Вы получили мое письмо?

– Разумеется. Присаживайтесь и расскажите мне все по порядку. Но сначала – как насчет бокала портвейна?

– Не откажусь.

Воган заметил свое письмо на столе Монтгомери. Он постарался составить его в самых общих выражениях, но сейчас, увидев письмо развернутым и наверняка внимательно изученным, подумал, что даже эти выражения могли сообщить получателю больше, чем намеревался сказать отправитель. Почерк у Вогана был крупный и четкий – такой нетрудно разобрать даже вверх ногами, – и сейчас, пока Монтгомери отвлекся на возню с бокалами, он смог прочесть некоторые из своих вчерашних оборотов. «Обнаруженный ребенок… девочка на нашем попечении… могут потребоваться ваши услуги по вопросам, связанным…» Что и говорить, не очень-то похоже на письмо счастливца, который только что вновь обрел свое единственное дитя.

На столе перед ним появился бокал. Воган сделал глоток, и мужчины обсудили качество портвейна, как принято у деловых людей перед началом серьезного разговора. Монтгомери начинать его не спешил, но в подходящий момент сделал паузу, предлагая Вогану высказаться по существу дела.

– В своем письме я обрисовал недавние события, не пояснив, какое конкретно содействие может понадобиться с вашей стороны, – начал он. – Некоторые вещи лучше обсуждать с глазу на глаз.

– Совершенно с вами согласен.

– Видите ли, есть вероятность – очень малая, но все же стоящая внимания вероятность, – что права на ребенка предъявит еще одна сторона.

Монтгомери кивнул, нисколько не удивленный, будто именно это и ожидал услышать. Хотя мистеру Монтгомери пошел уже седьмой десяток, лицо у него было гладкое, как у младенца. Долгие переговоры с клиентами требовали выдержки и хладнокровия на уровне опытного игрока в покер, и после сорока лет в офисе его лицевые мышцы, у большинства людей непроизвольно реагирующие на их душевные движения, атрофировались настолько, что сейчас лицо Монтгомери в любой ситуации выражало только доброжелательный интерес к собеседнику.

– Один молодой человек, проживающий в Оксфорде, претендует – или, по крайней мере, может претендовать – на отцовство ребенка. Его супруга, с которой он жил раздельно, скончалась в Бамптоне, а местонахождение их дочери до сих пор неизвестно. Эта девочка, Алиса, одного возраста с нашей, и она исчезла незадолго до того, как была обнаружена… – Воган предвидел затруднение с именем и был к нему готов, – Амелия. Это несчастное совпадение и породило нынешнюю неопределенность…

– Неопределенность?..

– С его точки зрения.

– А, с его точки зрения. Да. Понятно.

Монтгомери снова умолк, весь внимание.

– Этот молодой человек – его зовут Армстронг – долгое время не виделся с женой и дочерью. Отсюда и его неспособность однозначно опознать ребенка.

– В то время как вы, со своей стороны, абсолютно уверены… – выражение лица Монтгомери не изменилось ни на йоту, – в том, что она ваша дочь?

Воган сглотнул:

– Разумеется.

Монтгомери вежливо улыбнулся. Тактичность не позволяла ему давить на клиента, пользуясь его замешательством.

– Стало быть, этот ребенок – ваша дочь.

Фраза прозвучала как констатация факта, но Воган, сам в этом не уверенный, расслышал в ней вопрос.

– Да, это… – тут снова случилась заминка, – Амелия.

Монтгомери улыбался.

– В этом нет ни тени сомнения, – добавил Воган.

Все та же улыбка.

Воган почувствовал необходимость чем-то подкрепить свое заявление.

– Материнский инстинкт не обманешь, – сказал он.

– Материнский инстинкт! – бодро воскликнул Монтгомери. – Что может быть более убедительным? Конечно же! – При этом выражение его лица оставалось неизменным. – Отцы могут предъявлять права на ребенка, но есть еще материнский инстинкт! Он превыше всего!

Воган вновь сглотнул и собрался с духом.

– Это Амелия, – произнес он решительно. – Я знаю.

Монтгомери – круглощекий, с чистым гладким лбом – посмотрел на него и удовлетворенно кивнул.

– Превосходно, – сказал он. – Превосходно. У меня большой опыт по разбору конкурирующих претензий на грузы, которые иногда попадают не по адресу. Надеюсь, вас не обидит, если я применю этот опыт – полагаю, аналогия здесь уместна – для выяснения, насколько сильны позиции Армстронга в этом деле против вас.

– Дело еще не заведено. Ничего официального. Девочка живет с нами уже два месяца, а этот тип повадился ходить к нам в гости. Он приходит и просто смотрит на нее, не заявляя о своих правах, но и не отказываясь от них. Каждый раз я жду, что он с этим определится, но ничего не происходит. Сам я не хочу ускорять события – это не в моих интересах, ведь пока он не скажет: «Она моя дочь», есть вероятность того, что он ее таковой не считает. Я предпочитаю его не провоцировать, однако ситуация действует нам на нервы. Моя жена…

Он замялся.

– Да, что ваша жена?

– Моя жена с самого начала была уверена, что это продлится до тех пор, пока не будет найдена настоящая дочь Армстронга. День за днем мы ожидали услышать о найденном ребенке – или о его теле в реке, – но так и не дождались. И чем дальше, тем больше это нас угнетает. Однако Хелена сочувствует Армстронгу, слишком хорошо зная, как мучительна для родителя потеря ребенка. Она терпит его повторяющиеся бесплодные визиты, хотя это затянулось уже сверх всякой меры. Я вот чего боюсь: поскольку дитя Армстронга исчезло без следа, его отчаявшийся разум способен сыграть с ним дурную шутку и убедить его в том, что Амелия… – препятствие было успешно преодолено с разгона, – что Амелия и есть его пропавшая дочь. Горе может подвигнуть человека на самые невероятные поступки. Он может вообразить все что угодно, лишь бы не признавать тот факт, что его дитя – единственное дитя – потеряно навсегда.

– Я смотрю, вы глубоко вникли в его положение и в его психологию, мистер Воган. Однако нам следует изучить фактическую сторону дела, ибо только факты имеют значение для суда. Нужно выяснить, насколько сильной будет его позиция в тяжбе, если он начнет таковую, и подготовить ответные ходы на этот случай. Кстати, а что говорит по этому поводу сама девочка?

– Ничего. Она до сих пор не промолвила ни слова.

Мистер Монтгомери невозмутимо кивнул, словно ничего не могло быть естественнее этого.

– А до ее исчезновения она разговаривала?

Воган кивнул.

– А дочь мистера Армстронга – она могла говорить?

– Да.

– Понятно. Итак, – помните, я вас просил не обижаться на сравнение, – если бы мне пришлось рассматривать маленькую Амелию как спорный груз, утерянный при транспортировке и затем вновь найденный, я бы подошел к делу следующим образом. Насколько я знаю, в подобных случаях первостепенное значение придается двум вещам: обстоятельствам пропажи груза и обстоятельствам его обнаружения. Исходя из этого, можно делать предположения о судьбе груза в тот период, когда его маршрут не отслеживался. А если к этому добавить максимально подробные описания спорного объекта как до его утери, так