– Семейная жизнь… Это не всегда легко и просто, – попыталась утешить его Марго. После первоначального испуга она обнаружила, что вполне может поладить с этим большим темнокожим мужчиной.
Он отвесил ей благодарный полупоклон:
– Вчера до меня дошла тревожная информация, и сегодня рано утром я нашел молодую женщину, которая была ее матерью…
Он прервался и с беспокойством посмотрел на девочку. Он привык к любопытным взглядам детей, но эти глаза не задерживались на черном незнакомце, а скользили дальше, как будто он был для нее предметом обстановки. Возможно, так проявлялась ее стеснительность. Кошки тоже не любят встречаться глазами с чужими людьми – они смотрят в вашу сторону и тут же отворачиваются. В кармане у него имелся кусок бечевки с привязанным к ней перышком – очень эффективное средство общения с котятами. А для маленьких девочек он держал при себе миниатюрную куклу, сделанную из штыря от вешалки, с нарисованным лицом и шубейкой из кроличьего меха. И сейчас он достал ее из кармана и положил на колени девочке. Она почувствовала прикосновение и посмотрела вниз. Ее рука сомкнулась на кукле. Рита и Марго наблюдали за ней с не меньшим интересом, чем Армстронг. Они переглянулись.
– Вы начали рассказывать о матери бедной крошки… – шепотом напомнила Марго, и, пока девочка была занята куклой, Армстронг вполголоса продолжил:
– Эта женщина скончалась вчера вечером. О том, где находится ребенок, у меня не было никаких сведений. На тропе у реки я завел разговор с первым встречным, и он направил меня к вам. Только он все перепутал, и я прибыл сюда в уверенности, что девочка утонула.
– Она действительно утонула, – сказала Марго. – Но позднее, когда Рита перенесла ее сюда, она ожила.
Сколько бы раз ее язык ни повторял эти слова, для ее ушей они представлялись каким-то бредом.
Армстронг озадаченно наморщил лоб и повернулся за разъяснением к Рите. Та сохраняла спокойствие.
– По всем признакам она была мертва, но потом оказалось, что это не так, – пояснила она.
Краткость формулировки позволяла обойтись без невероятных подробностей, и Рита пошла по этому пути. Чересчур лаконично, пожалуй, зато правдиво. А при попытке рассказать об этом подробнее вы рисковали очень скоро вступить в противоречие со здравым смыслом.
– Понимаю, – сказал Армстронг, хотя на самом деле ничего не понял.
Все трое вновь посмотрели на девочку. Та уже отложила в сторону куклу и впала в прежнюю апатию.
– Малышка немного не в себе, – печально сказала Марго. – Это признают все, кто ее видел. Но при всем том к ней как-то сразу привязываешься – чем это объяснить, я не знаю. Прошлой ночью даже гравийщики – а уж этих чувствительными не назовешь, – даже гравийщики к ней прониклись. Не так ли, Рита? Хиггс уже был готов взять ее к себе домой, как потерявшегося щенка. Да и я сама, при всех моих детях и внуках, о которых нужно заботиться, не откажусь оставить ее у себя, если выяснится, что ей некуда податься. И ты, наверное, тоже – да, Рита?
Рита не ответила.
– Мы полагали, что он – ее отец. Я о мужчине, который принес девочку, – продолжила Марго. – Однако из ваших слов я поняла, что…
– Как он, этот мистер Донт?
– Он поправится. Его травмы выглядят хуже, чем есть на самом деле. Дыхание ровное, а цвет лица улучшается с каждым часом. Думаю, скоро он придет в сознание.
– В таком случае я отправлюсь в Оксфорд и найду своего сына. Ближе к вечеру он будет здесь, и еще до темноты данный вопрос разрешится.
После этих слов Армстронг откланялся.
Марго начала готовить трактир к предстоящему дню. А день обещал быть хлопотным, учитывая, как быстро разносились по округе слухи. Она даже начала подумывать об открытии для публики большого летнего зала. Рита занималась ребенком и следила за состоянием второго пациента. Джо вызвался ей помочь. Пока он наливал чай в чашку Риты и поправлял штору, чтобы свет не потревожил спящего, девочка неотрывно следила за каждым его движением. А когда он покончил с этими делами и подошел к ней, она протянула руки ему навстречу.
– Ну и дела! – воскликнул Джо. – Занятная ты девчонка! Похоже, тебе приглянулся старина Джо.
Рита уступила Джо свое место и посадила к нему на колени девочку, которая уставилась снизу вверх ему в лицо.
– Какого цвета у нее глаза, как по-твоему? – спросил он у Риты. – Голубые? Серые?
– Может, серо-зеленые? – предположила она. – Это зависит еще и от освещения.
Они обсуждали цвет ее глаз, когда раздался уже третий за это утро стук в дверь. Оба вздрогнули.
– Да сколько можно?! – послышался возглас Марго, сопровождаемый сердитым топотом, когда она двинулась через зал ко входной двери. – Кого еще там принесло?
Затем раздался скрип дверных петель, и…
– О! – вскричала Марго. – О!
Папочка!
Мистер Воган находился на Сивушном острове, в сернокислотном цехе, где производил опись имущества, готовясь к его продаже с аукциона. Эту скучную работу он мог бы поручить своим помощникам, но как раз сейчас хотелось занять себя какой-нибудь рутиной. При других обстоятельствах ему было бы больно расставаться с этим проектом. Воган вложил в него немало сил и средств: приобрел особняк в Баскоте с прилегающими землями и островом, оплатил планирование и исследования, перегородил запрудой протоку, засадил обширные поля сахарной свеклой, построил железную дорогу и мост для подвоза свеклы… И все это помимо главного: строительства завода на острове. У него хватало энергии на столь амбициозное начинание в ту пору, когда он был еще холост, и позднее, когда женился и стал отцом. По правде говоря, он решил свернуть проект не по причине его бесперспективности (как раз с этим все было в порядке), а просто потому, что больше не хотел им заниматься. С потерей дочери он потерял и интерес к работе. Другие его предприятия – принадлежавшие ему фермы и доля в отцовской горнорудной компании – приносили достаточно прибыли; так стоило ли напрягаться, решая текущие проблемы и развивая производство, если проще было все это забросить? Воган даже получал своеобразное удовлетворение от демонтажа, распродажи, переплавки и окончательной ликвидации целого мира, на создание которого он потратил так много времени и денег. Кропотливое составление описи давало ему возможность забыться. Он подсчитывал, измерял, заносил в реестр – и это его успокаивало. Это помогало ему не думать об Амелии.
Этим утром он тотчас по пробуждении попытался вспомнить ускользающий сон, но так и не смог, хотя подозревал, что это был тот самый, невыразимо жуткий сон, который часто посещал его в первые дни после исчезновения дочери. Осталось только чувство опустошенности. Чуть
