– Что с тобой произошло, моя милая? Какими путями ты очутилась здесь?
Он выгреб из кармана желуди, и когда Мод начала их поедать, аккуратно и бережно прикасаясь пятачком к его ладони, как умеют лишь очень немногие свиньи, сердце его возликовало.
Между тем Лили продолжала тереть кулаками глаза, повторяя:
– Я этого не хотела. Я не знала!
Рита переводила взгляд с Лили на Армстронга, потом на свинью и вновь на Лили. С кого из них начать?
– Лили, о чем вы говорили, когда мы сюда подошли? Что такого вы сделали, сами того не желая?
Но Лили, словно ее не слыша, твердила свое:
– Я не знала! Я этого не знала!
Рите пришлось еще несколько раз повторить свой вопрос, прежде чем он дошел до ее сознания.
– Я уже рассказала об этом свинье, – прохныкала Лили. – Она говорит, что теперь я должна во всем сознаться пастору.
О сестрах и поросятах
Священник, в халате поверх ночной рубашки, впустил поздних гостей и предложил им сесть. Армстронг занял стул у стены, а Рита опустилась на диван.
– Я ни разу за все время не присаживалась в доме пастора, – сказала Лили. – Но я пришла сюда, чтобы сделать признание, и после того уже я никогда здесь не появлюсь, так что я, пожалуй, сяду.
И она неуверенно пристроилась на диван рядом с Ритой.
– Итак, в чем же вы собираетесь признаться? – спросил священник, при этом глядя на Риту.
– Это моя вина, – произнесла Лили. По пути сюда она беспрерывно рыдала, но в доме пастора ее голос зазвучал отчетливее, без всхлипов. – Я это сделала. Потому она появляется из реки и показывает на меня пальцем. Она знает, что это была я.
– Кто показывает на вас пальцем?
Рита вкратце рассказала пастору об иллюзионе в «Лебеде» и о цели, с какой они все это затеяли, а потом повернулась к Лили:
– Это был просто фокус, Лили. Мы не хотели вас напугать.
– Она часто приходила в Лачугу Корзинщика. Появлялась из реки и показывала на меня пальцем – она была настоящей, я это знаю, потому что с нее стекала вода и потом на полу оставались мокрые пятна. Но я не сознавалась, держала свое преступление в тайне, и тогда она пришла в «Лебедь», чтобы там указать на меня при всех. Она знает, что это сделала я.
– Но что именно вы сделали, Лили? – спросила Рита, садясь перед ней на корточки и беря ее за руки. – Скажите нам.
– Я ее утопила!
– Вы утопили Амелию Воган?
– Она не Амелия Воган! Это Анна!
– Вы утопили свою сестру?
Лили кивнула:
– Я ее утопила! И она не оставит меня в покое, покуда я во всем не сознаюсь.
– Понятно, – сказал священник. – Раз такое дело, сознавайтесь.
Сейчас, когда отступать уже было некуда, Лили вдруг успокоилась. Ее слезы высохли, и в голове прояснилось. С растрепанными волосами и широко раскрытыми голубыми глазами на худом лице, она в кои-то веки выглядела моложе своих лет. И здесь, в гостиной пастора, слабо освещенной свечами, она рассказала свою историю.
– Мне тогда было лет двенадцать. Или тринадцать. Я жила с мамой в Оксфорде, и с нами еще жили мой отчим и мой сводный брат. У меня была младшая сестренка, Анна. На заднем дворе мы держали поросят, откармливая их на продажу, да только отчим плохо за ними ухаживал, и они хворали. Моя сестра была худенькой и болезненной. Мы с мамой ее любили, но отчим был недоволен, когда она родилась. Он хотел второго сына. Для него только сыновья что-то значили. Он никогда не ел вместе со мной или с моей сестрой, брезгуя нашей пищей, и мы его боялись – как и наша мама, – а я старалась есть поменьше и подкармливала сестру из своей доли, потому что она была очень слабой. Но и это ей не помогало. Однажды, когда больная сестра лежала в постели, мама поручила мне за ней присматривать, а сама пошла в аптеку за лекарством. Я готовила ужин и прислушивалась, не кашляет ли сестра. У нее бывали приступы кашля. Отчим сердился, когда мама покупала лекарство, – говорил, что оно слишком дорогое, чтобы тратить его на девчонок. Я очень боялась его рассердить, и мама тоже. Ну и вот, она ушла в аптеку, а вскоре на кухню явился отчим с мешком, перевязанным бечевкой. Он сказал, что один из наших поросят умер, и велел мне отнести его на берег и бросить в реку. Ему лень было копать яму, чтобы его похоронить. Я сказала сводному брату, что должна приготовить ужин, и попросила его отнести мертвого поросенка к реке, но он сказал, что его отец вышибет из меня весь дух, если я не буду делать то, что мне велено. Пришлось идти. Мешок был тяжелым. У реки я опустила его на самый краешек обрыва, а потом столкнула в воду. И сразу пошла домой. Смотрю: на нашей улице толпа соседей, все шумят, прямо дым коромыслом. Ко мне подбежала мама.
«Где Анна? – спросила она. – Где твоя сестра?»
«В нашей спальне, – сказала я, а она расплакалась и спросила снова: – Где Анна? Почему ты не была с ней и куда ты уходила?»
Один из соседей видел, как я проносила мимо тяжелый мешок.
«Что было в том мешке?» – спросил он меня.
«Мертвый поросенок», – сказала я.
Но когда они начали спрашивать, где я его взяла и куда несла, у меня язык отнялся от испуга.
Соседские люди побежали к реке. Я хотела остаться с мамой, но она была очень сердита из-за того, что я не уследила за сестрой, и тогда я просто спряталась от всех.
А мой отчим был приметливый. Он знал все укромные закутки, в которых я обычно пряталась, когда он был в дурном настрое. И он быстро меня отыскал.
«Ты ведь знаешь, что было в том мешке, да?» – спросил он.
«Поросенок», – ответила я, потому что так и думала.
И тогда он объяснил, что я сделала, сама не зная того.
«В том мешке была Анна. Ты утопила свою сестру».
Я тогда же сбежала из дома и никому не рассказывала правду о смерти сестры – до сегодняшнего дня.
Рита договорилась с пастором, что Лили переночует в гостевой комнате его дома. Лили безропотно подчинилась, как маленькая девочка, которой командуют взрослые.
Когда постель в комнате на втором этаже была приготовлена и Лили уже направилась к лестнице, а Рита прощалась со священником, Армстронг прочистил горло и заговорил впервые с момента прихода в этот дом:
– Прежде чем мы уйдем… я
