Он вышел из комнаты с малышом в руках. Зарина еще сопела под боком. Что мне делать? Зачем я согласилась заехать сюда?
Дверь опять открылась, я приподнялась. Влад… с малым на руках. Прижимает к себе. Потом молча отстранил, показал — мокрые оба. Ну да, нужно же было «в кустики». Отвернулась, меня трясло от смеха.
— Мама, я пр-росился, — Мир недавно освоил «р» и теперь произносил ее очень старательно.
— Как же ты просился?
— Выр-рывался я, — рванулся он опять из рук Влада.
Влад тоже улыбался. Мы смотрели друг на друга. Так не пойдет, это тепло в груди… Я отвернулась, отодвинула дочку. Выбралась из большой кровати. Стояла в одной рубашке, искала глазами накинуть что-нибудь.
— Одежду не успели перенести, все у меня… Сегодня все сделают.
Я приняла от него мокрого Мира. Тот сердился, поджимал губки. На этот раз он не был виноват, а пришлось виниться. Стащила мокрую рубашечку, прижала к себе голенького. Нужно вымыть, а теплой воды нет. Дома я просто отпустила бы побегать пока, а здесь прохладно и постель чистая. Непривычно, не налажено все, неудобно. И Зарочка напрудит в кровать, если не поднять вовремя. Я растерялась.
Влад понял. Выскочил за дверь. Через минуту вошла прислуга, мы засуетились, захлопотали…
Мила помогала мне одеваться. Дети играли на ковре с гребнями и лентами, катали баночки с кремами и духами. Я поглядывала, чтобы не раскрыли, не вытащили плотно притертые пробки. Нужно найти им какие-то игрушки, узнать, где ими торгуют. Натянула через голову платье, оно легло на пол. Потащила обратно. Объяснила, что рухну с детьми на руках из-за длинного подола. Поэтому сейчас надену штаны для верховой езды и рубаху с поясом. А подолы всех домашних платьев попросила укоротить по щиколотку. Мила смотрела с осуждением. Я молча одевалась в то, в чем мне будет удобно.
Я отвыкла от этого — чтобы меня причесывали, одевали, подносили кремы, духи. И пока не понимала сама, нужно ли мне это, нравится ли сейчас? Лицо в зеркале было загорелым, опять успели выгореть брови и кончики ресниц, пушистым рыжеватым веером обрамляя глаза. Щеки впали. Я так и не поправилась после кормления, так — посвежела немного. Шея казалась слишком длинной и тощей. Только грудь выглядела неплохо — потяжелевшая, приподнимающая вершинками рубаху. Лицо придется отбеливать, руки тоже… опять.
ГЛАВА 37
— Правитель ждет вас в комнате для завтраков. Я присмотрю за детьми, — заглянула в дверь одна из прислужниц.
Встала, направилась к двери. Все-таки я изменилась. Повзрослела, что ли? Раньше я никогда бы не пошла в ту комнату — вспоминать то, что видела, рвать душу. А сейчас — иду. Просто нельзя тянуть, я слабею рядом с ним, ищу в его глазах подтверждение, что еще не безразлична ему, всплывают обиды, которые я давно уже решила забыть.
Чувство вины просто сжирает — всего-то ничего подождать надо было, с головы до ног виновата… Страх — что отберет их, потому что уже увидел, понял, что они — его. А я просто неверная жена. Если он захочет это сделать, то просто «забудет», что сам подтолкнул меня к этому. Вот сейчас возьмет и отберет, и даже мирный подход ко мне искать больше не будет. А я умру, но не отдам их ему… ей. Все эти страсти — не то, что мне нужно.
А он… я же видела, как он тогда смотрел. Та женщина дорога ему. Что делать мне? Как уговорить его решить все миром? Выслушаю его и сама постараюсь найти нужные слова, чтобы звучали разумно и взвешено. Пообещаю, что детей настраивать против него не буду. Пусть приезжает, видится, воспитывает будущего правителя. И устраивает свою жизнь. Может и у меня тоже когда-нибудь получится? Это вряд ли. Не получилось ни сердцем, ни умом. И сердце больше просто не выдержит.
Влад ждал у большого окна. Мы сели за стол, что-то ели. Переговаривались о незначительном. Потом я решила, что пора:
— Влад, я знаю, что ты полюбил другую. Я ни в коем случае не обвиняю тебя. Я не оправдала твоих ожиданий… была с Юрасом и ушла сама. Не нужно держать меня здесь… я все понимаю. Устраивай свою жизнь. А я бы хотела жить в своем доме. Привыкла подальше от людей, устаю от лишнего внимания и суеты. И дети привыкли на свежем воздухе, а не в каменных стенах. Отпусти нас. Обдумай, кого присылать для обучения, сам тоже можешь принимать участие в воспитании сына. И мне бы кого из женщин в помощь, хотя бы на первое время, пока освоюсь.
Нет, Влад. Не нужно пустых разговоров, оправданий. Я же не оправдываюсь — честно признала свою вину…, признайся и ты, что не ждал меня. Мне ничего не показывали. Я сама видела тебя с ней. Смотрела в воде — это не чужое, мое ведовство. Воду не обманешь. Видела, как ты смотрел на нее. Все могло быть случайностью, ошибкой, но не тот взгляд. Отпусти, не мучь меня. И ее… Пожалей нас.
— Помнишь, ты рассказала мне о своем видении про детей? В подробностях. Расскажи, что ты видела о той женщине, так же подробно, как тогда. Я пойму о ком ты говоришь. Я-то знаю, что это неправда, но мне нужно знать, в чем оправдываться. Не было женщины, Дарина.
— Ты даже не знаешь, кого из них я видела? Тоже ожидаемо. Это нормально для мужчины. Я не буду тебе ничего рассказывать, Влад. Ты сам знаешь, в подробностях, что делают с женщинами. Их любят. Так что там с домом?
Он смотрел на меня. Внимательно так смотрел, вдумчиво.
— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы тот дом подготовили. На это нужно время, потребую, чтоб торопились. День-два… Я буду приезжать, часто. Мне тоже обустроят там комнату. И я выясню, Дарина, кто и что тебе показал. Ты помнишь свою бабушку? Это тот самый случай.
Я сейчас не буду оправдываться, понимаю, что бесполезно. Твой дед не смог. Но я этого так не оставлю. Прошу об одном — не исчезай больше. Заставлять и настаивать я не буду. Просто знай, что люблю только тебя и так же сильно, даже больше. Любил почти ребенка, а сейчас сгораю от желания к женщине. Понимаю, что страшно виноват перед тобой. Что сам толкнул тебя к другому — не поверил, уступил, отдал, предал… растерянную девочку, которую поставили перед страшным выбором, которая добровольно расплачивалась за мой давний грех.
Когда понял, что ты была с детьми
