– А отпечатки?
– Тут есть положительные результаты, хотя тебя они уже не удивят. Есть две группы, довольно четкие, совпадающие с одной из групп отпечатков в квартире Рубинчика.
– Ну, хоть что-то. Ладно, с этим понятно, а что с пулеметом?
Леночка хихикнула. Мне стало не по себе.
– С каким пулеметом, Адамов?
– Лена, из которого покойник на лестнице стрелял так, будто атаку отражал на передовой! Оружие есть? Пули, гильзы собрали?
Никакого пулемета криминалисты не нашли. Ни на лестничной клетке третьего этажа, ни выше, ни на чердаке, ни на крыше, куда, отступая, выбрался «американец». Несколько человек – эксперты и приданные им в помощь милиционеры – последовательно обыскали все шесть этажей, квартиру за квартирой, спустились в подвал, обшарили весь чердак, но находили всюду только поломанную брошенную мебель, забытую утварь, сор, паутину и крысиный помет. Но хуже всего, что не обнаружилось ни следа ураганной стрельбы: ни одной пули в стенах, ни одной гильзы, хотя следовало ожидать, что стены будут изрыты следами от выстрелов, как лунный грунт – кратерами от метеоритов, а гильзы должны были бы сплошь покрывать ступени и лестничную площадку. Я мог примириться с невесть как попавшим в двор-колодец Шамранским, с заплутавшими в квартире Бодровыми, с застиранной простыней, окликавшей меня из темного окна под самой крышей, но то, что сказала сейчас Лена, выходило за пределы всякого понимания.
– Я же сам все видел и слышал: стрельбу, звук рикошетов, как пули в стены долбили, как штукатурка сыпалась! Ладно, я: но почти два десятка сотрудников корячились на лестничной площадке, укрываясь от пуль, там слова сказать было нельзя, от грохота уши заложило! Генерал и то с улицы слышал пулеметные очереди и видел вспышки!
Леночка вздохнула.
– Адамов, я ничем не могу облегчить твое недоумение. Стены там действительно страшно облупленные, но и дом все-таки аварийный, его не просто так расселили. А пуль я нашла всего девять, и гильз столько же, все от штатных милицейских ПМ. При желании могу установить имена храбрецов, которые не дрогнули и пытались вести огонь в ответ на… на то, чего не было.
Оставался труп.
– С ним сейчас Генрих Осипович занимается, – сказала Леночка. – Пока не знаю, что за результаты там, но очень интересно, да. Я собираюсь попозже к нему наведаться, хочешь, тоже приезжай, поболтаем…
– Конечно, приеду, Лена!
– …если уж ты предпочитаешь со мной только в морге встречаться, – закончила Лена и повесила трубку.
Хмурый дымный день надвинулся, как натянутая на глаза серая кепка. Левин и Леночка курили на скамейке в маленьком сквере, молча щурясь на ленивое туманное солнце. На Леночке было старомодное сиреневое платье с юбкой-колокольчиком, и торчащие из нее бледные голые ноги казались еще длиннее и тоньше. Глаза у нее покраснели от ночных бдений, голубая радужка обведена была бледно-розовым, что, несомненно, придало Леночке Смерть еще больше одного ей присущего очарования. По дороге я морально готовил себя ко всему: например, мертвец бесследно исчез; или разложился в неаппетитную жижу прямо под ланцетом изумленного Левина; или внезапно ожил и убежал нагишом через территорию Санитарно-гигиенического института, пугая студенток и престарелых профессоров – и поэтому был даже несколько разочарован, когда Генрих Осипович Левин сказал мне:
– Если хотите осмотреть труп, нам лучше поторопиться.
– Так он здесь?
– Пока да.
– Что значит, пока?
– С полчаса назад мне позвонили товарищи из Комитета и предупредили, что забирают тело себе.
– Контрразведка?
– Не представились, но были чрезвычайно убедительными.
– Кстати, этого удивительного автомобиля уже нет, – вставила Леночка. – Я как раз сюда ехала, когда мне из спецгаража сообщили: приехали трое, показали удостоверения, постановление на изъятие, закатили машину в закрытую фуру и отбыли. Ребята из гаража сказали, что какое-то 22-е управление.
Товарищ Кардинал не терял времени зря.
– Да, тогда лучше поторопиться, – согласился я.
Мы спустились по каменным ступеням узкой лестницы навстречу запахам формалина, легкому аромату тлеющей плоти и мертвому холоду, который после жаркой улицы манил, как прохладная подушка после бессонной ночи. За белой деревянной двустворчатой дверью был небольшой квадратный кабинет с серыми стенами и низким потолком, служащий одновременно и раздевалкой. Напротив обшарпанных железных шкафчиков располагался широкий металлический стол, на котором были расставлены широкие пластиковые кюветы со сложенными по отдельности клетчатой рубашкой, джинсами, нелепыми остроносыми короткими сапогами, широким ремнем и какой-то мелочью. Результаты беглого осмотра одежды и личных вещей «американца» были ожидаемые.
– Ни бирок производителя, ни меток прачечной, ни каких-либо индивидуальных знаков не обнаружено, – сообщил Генрих Осипович. – На момент доставки тела в морг при покойном был кошелек с суммой в размере 11 рублей 28 копеек и чистый носовой платок. Ни паспорта, ни водительских прав, ни хотя бы справки какой-нибудь или фотографии любимой в нагрудном кармане.
Я подошел ближе. Гладкие кожаные подошвы ковбойских сапог были едва тронуты легкой потертостью. На ремне красовалась массивная круглая пряжка из витого металла с подобием крупного белесого камня посередине, а по всей длине толстого коричневого полотна тускло блестели крупные железные бляхи.
– Маскарад какой-то, – заметил я. – Парень насмотрелся ковбойских фильмов.
– Да, элемент дурновкусия налицо, – согласился Генрих Осипович. – Чувство стиля у вашего злоумышленника было небесспорным.
– Ой, да что вы прицепились-то оба, – вдруг вступилась Леночка. – Нравилось мужику так одеваться, ну и что тут такого? Адамов, ты же на тело посмотреть хотел, так? Вот и пойдем, пока товарищи из госбезопасности не приехали. Да и я еще раз взгляну напоследок.
Мы прошли через небольшую железную дверь с круглым зарешеченным окошечком и оказались в длинной анфиладе просторных холодных залов, залитых мертвенным светом, с рядами маленьких дверец холодильных шкафов вдоль стен и прозекторскими столами посередине. На одном из них под безжалостно яркой хирургической лампой был распростерт обнаженный труп «американца».
Леночка печально вздохнула.
Его не портили ни длинный Y-образный шрам от груди до брюшины, кое-как прихваченный грубой хирургической нитью, ни распиленный череп с отсутствующей макушкой. Это был эталонный атлет, достойный резца Поликлета: широкая
