Еще через несколько минут погоня превратилась в какую-то неописуемую, сумасшедшую толчею, и я впервые за эту ночь порадовался, что не слышу эфира. Не знаю, кто координировал действия подразделений, но вряд ли он был рад исполнительскому мастерству, потому что преследование неуловимой «семерки» стало похоже на то, как если бы изрядно подвыпившие завсегдатаи пивбара «Шмель» взялись ловить в переполненном зале шмыгающего под ногами кота. Я насчитал уже восемь разбитых и выведенных из строя машин, а «американец», кем бы он ни был, мастерски продолжал кружить по ночным улицам. Результат давало только перекрытие улиц, но на Нарвском проспекте он снова успел оторваться и, набирая скорость, рванул обратно в сторону центра.
– Смотри!
Саша показала вперед. Мы каким-то чудом в этой фантасмагории не только уберегли машину, но и по-прежнему держались впереди группы преследования, в данный момент наблюдая, как набирающая скорость «семерка» летит через узкую прорезь проспекта между высоких старых домов Нарвской заставы – а навстречу из-за поворота вдруг выносится в грозном сиянии фар тяжелая голубая «Победа».
«Американец» ускорился, но «Победа» шла ему в лоб ровно и мощно, даже не думая отворачивать. Машины стремительно летели навстречу друг другу, удар был неизбежен, но за какую-то долю секунду до столкновения «американец» все же резко вывернул руль влево, и набравшая скорость «семерка» влетела в строительные леса, оплетшие пустой старый дом, и исчезла в плотных клубах пыли. Доски настилов и стальные конструкции двух этажей рухнули вниз, погребая под собой сокрушивший их автомобиль.
«Победа» заложила умелый вираж, дав мне время и место затормозить. Водительская дверца открылась. Совершенно лысый, крепкий невысокий старик в пиджаке с полосками орденских планок выбрался из машины, спокойно посмотрел на рухнувшие леса, на оседающее облако пыли, на меня и спросил:
– Подсобил немного, сынок?
Ответить я не успел.
Через секунду чумазые стены угрюмых домов осветились тысячей синих и красных сполохов. Одна за другой с воем подъезжали и останавливались машины – патрульные сине-желтые УАЗы, стремительные легковушки ГАИ, разномастные автомобили районных отделов угрозыска, и даже один микроавтобус и мотоцикл с коляской, за рулем которого восседал бровастый седой старшина. Захлопали двери, в ночном воздухе разнеслись возбужденные голоса и шипение раций, одно за другим освещались желтым и тусклым окна домов – граждане просыпались, разбуженные небывалым переполохом. Трое сотрудников в форме с осторожной неторопливостью направились к месту, где из-под деревянных руин тревожно мигал оранжево-красным габаритный фонарь, виднелся багажник и правый борт некогда темно-синего автомобиля, сейчас серого от строительной пыли. В шипящем и потрескивающем эфире наперебой докладывали об успешном завершении погони руководители причастных подразделений – все знали, что начальник уголовного розыска Ленинграда следит за происходящим по рации. Меня даже кольнула обида, будто мальчика, чьими игрушками принялись беспардонно забавляться соседские дети.
– …командир третьего отдельного батальона ГАИ майор Никифоров, докладываю: нарушитель остановлен…
– …оперативный дежурный отдела уголовного розыска Кировского района…
– …командир взвода патрульно-постовой службы Куйбышевского района…
– …задержан силами вверенного подразделения…
– …блокирован…
Дверца «семерки» распахнулась, как от пинка. «Американец» вывалился наружу, упал на четвереньки, помотал головой, как отряхивающийся после купания крупный пес, и посмотрел вокруг. Волосы у него были всклокочены и покрыты серой пылью, как и лицо, похожее на бледную маску с провалами черных глаз. Все на мгновение замерли. Рации смолкли, только урчали двигатели на холостом ходу и проблесковые маяки продолжали сверкать, заходясь в беззвучном крике. Руки потянулись расстегивать кобуры.
– Гражданин, поднимите руки, вы задержаны… – неуверенно произнес кто-то.
От нехорошего предчувствия у меня мгновенно заныло сердце.
«Американец» медленно, с усилием встал на ноги, повернулся спиной, поднял руки – и вдруг, резко оттолкнувшись ногами, с силой выпрыгнул вверх метра на три, ухватился за покосившуюся стальную стойку лесов, легко подбросил себя еще выше и принялся карабкаться с легкостью и скоростью, которой позавидовал бы любой гимнаст.
Сразу несколько человек вскинули пистолеты, захлопали дробные выстрелы, пули со стуком били в сухое дерево и визжали о железо опор, а «американец» продолжал лезть все выше, раскачиваясь и утробно ухая, живо напоминая орангутанга из рассказа про улицу Морг.
– Отставить огонь! – громовой бас перекрыл звук стрельбы.
Все обернулись. Высокая могучая фигура величественно возвышалась в свете фар черной «Волги», номера которой были известны каждому ленинградскому милиционеру, а вокруг клубился дым и облака выхлопных газов, окружая начальника уголовного розыска почти мистическим ореолом.
– Вперед! Брать живым!
Все разом ринулись в темнеющий среди завалов проем двери, спотыкаясь, толпясь и перелезая через нагромождение сломанных досок. Несколько человек устремились в арку двора, отрезая путь к возможному отступлению через другие выходы. Саша дернулась следом, но я поймал ее за запястье.
– Подожди.
Темный силуэт наверху продолжал свои прыжки по лесам; вот он добрался до четвертого этажа, раскачался на руках и ногами вперед нырнул в черный провал пустого окна.
– Вот теперь пошли!
Этот дом когда-то построили для рабочего класса заводов на тогдашней окраине города, и лестница была узкой, прямой, без архитектурных излишеств. Темнота пахла плесенью и сырой штукатуркой, перила гудели, ступени дрожали от топота десятков ног. Наверху метались огни ручных фонарей. Мы с Сашей успели добежать до второго этажа, когда мрак внезапно взорвался огненно-рыжими вспышками и ритмичным чудовищным грохотом, словно мы оказались внутри жестяной бочки, по которой вздумал выбивать дробь обезумевший барабанщик. На площадке третьего этажа тесно сгрудились люди в форме и в штатском, кто-то присел, кто-то лежал или прижался в углу; по лестнице сверху, крича и схватившись руками за голову, извиваясь, сползал кто-то, покрытый кирпичным крошевом и штукатурной пылью; его тащили вниз за руки, а сверху продолжали неистово грохотать пулеметные очереди. Судя по душераздирающему звуку, работал крупный калибр; тяжелые пули дробили стены, вниз сыпалась краска, битый кирпич, штукатурка, стонали, как виолончельные струны, перила и фальцетом визжали коварные рикошеты. Я привалился в углу и принялся считать секунды, прикидывая объем пулеметной ленты при таком темпе непрерывной стрельбы, даже не пытаясь понять, откуда взялось подобное вооружение у человека, только что налегке преодолевшего акробатическим аллюром четыре этажа. Боезапас, похоже, был бесконечным. Секунд через двадцать стрельба на мгновение смолкла; я перебрался к лестнице, немилосердно втыкаясь коленями и локтями в бока и спины, и высунулся из-за угла, бросив взгляд на четвертый этаж. Рядом с распахнутой дверью квартиры маячила смутная тень, и тут же в глаза ударили вспышки, а в стену над головой врезались длинной очередью крупнокалиберные пули. Кто-то схватил меня на ноги и потащил вниз.
– Куда лезешь, дурень! – проорал мне в лицо седой старшина. – О двух головах, что ли?!
Пулемет снова грохотал непрерывно. Я отполз обратно, нашел Сашу и крикнул:
– Давай за мной!
Пусть
