ключа, потом – противный скрип открываемой двери. Анна Сергеевна, отвернувшись от сына и раздумывая над тем, чем бы смазать дверные петли, пошла в коридор. Кирилл, моментально сменив плаксивое выражение лица на сосредоточенное, тут же сунул вилку в розетку, намереваясь продолжить игру с любого уровня или, на худой конец, даже начать ее с самого начала, поскольку это гораздо интереснее, чем делать дурацкое упражнение по русскому языку.
В коридоре раздевался муж Анны Сергеевны Анатолий. Он приветливо кивнул жене, сунул ноги в кожаные шлепанцы, сразу прошел в кухню, где очень быстро сполоснул руки и открыл холодильник. На абсолютно пустой полке лежал кусочек докторской колбасы, рядом с которым притулилась бутылка кетчупа, заполненная оранжево-красной субстанцией от силы пальца на два. Анатолий с тяжелым лицом повернулся к жене, жестом трагического актера обвел рукой пустой холодильник и тем же тоном, которым Анна Сергеевна только что разговаривала с сыновьями, проговорил:
– Опять?! Это, знаешь ли, выходит за всякие рамки! Могла хотя бы зайти в магазин! У тебя все-таки дети!
Анна Сергеевна, виновато демонстрируя тяжелые пакеты с тетрадями, которые не без труда вытащила из-под одежды, жалобно пробормотала:
– Толик! Ну мне же не донести! Мог бы и сам зайти в магазин!
Анатолий с самым саркастическим выражением лица хмыкнул и сказал:
– Знаешь, я каждый день надеюсь (совершенно напрасно, конечно), что я все-таки женился на женщине! А прихожу домой и убеждаюсь, что нет! Не на женщине! На учительнице! А это, как говорят в Одессе, две большие разницы!
Еще более распалившись от собственной обличительной тирады, он заметался по кухне, напрасно открывая всяческие дверцы и ящички кухонных шкафов, за которыми (он и сам отлично знал это) совершенно невозможно было обнаружить никакой еды, кроме сухих круп, сахара и соли. Анна Сергеевна с опрокинутым лицом застыла, прислонившись к косяку кухонной двери, наблюдая за перемещениями мужа, потом вдруг с воплем облегчения бросилась к сумке и вытащила из нее сосиски.
– Вот! Видишь! – Она потрясла перед носом мужа пакетом. – Я все-таки немножко женщина! Я купила у нас в буфете сосиски. Сейчас будем есть.
Бросив презрительный взгляд на сосиски, Анатолий ушел в комнату, откуда тут же послышались вопли:
– Ну-у-у па-а-апа-а-а…
Анна Сергеевна поняла, что муж вырубил сыну компьютер, поскольку наверняка разлегся на диване перед телевизором, чтобы посмотреть выпуск новостей. Что ж! Теперь это все ее не касается! Пусть разбираются без нее! Ее дело – это макароны. Поставить бы памятник тому, кто придумал эту замечательную еду быстрого приготовления!
Несмотря на то что настоящие мужчины презирают сосиски с макаронами, Анатолий поднялся из-за стола настолько подобревшим, что даже соизволил поцеловать жену в висок. Сытый Кирюшка, буркнув матери «спасибо», бросил быстрый взгляд на отца и рысцой понесся в комнату к компьютеру. Анатолий тут же рявкнул ему вдогонку:
– Кирка! Не вздумай врубать свою идиотскую игру! Садись за уроки! Я сейчас хоккей буду смотреть!
Анна Сергеевна прикинула, что за время хоккея, пожалуй, успеет проверить диктант хотя бы у одного класса. Она быстрыми движениями убрала со стола остатки еды, вымыла посуду и притащила на кухню из коридора свою пухлую сумку с конспектами и пакеты с тетрадями. С одной стороны, проверка тетрадей – самая отвратительная учительская обязанность, с другой – возможность увидеть воочию, чему умудрилась научить младое племя, несмотря на его самое отчаянное сопротивление.
Анна Сергеевна, как всегда, настолько увлеклась проверкой и выписыванием в отдельную тетрадь, кто из ее учеников чего не усвоил, что очнулась только тогда, когда часы показывали 21.30. Охнув, она бросилась в комнату. Анатолий, расслабленно развалившись на диване и закрыв лицо газетой, дремал перед телевизором, а Кирюшка продолжал резаться в свою игру, отключив звук. Анна Сергеевна молча, чтобы не потревожить мужа, опять отключила компьютер, отвесила сыну хороший подзатыльник и потащила в маленькую комнату за уроки. Удостоверившись, что Кирилл принялся прилежно списывать в тетрадь по русскому языку предложение из учебника, вернулась в кухню, разложила по столу книги и принялась готовиться к урокам.
В 23.30 в кухню явился проснувшийся Анатолий с голым торсом и в жутко мятых спортивных штанах. Он сунул в нос Анне Сергеевне штуки четыре, не менее, мятые рубашки.
– Вот, полюбуйся! – убийственным тоном провозгласил он. – Ни одной чистой! Можно подумать, что я – холостяк!
Анна Сергеевна, стараясь не забыть, что она только что собиралась записать в свою тетрадь, вырвала у мужа рубашки и скрылась с ними в ванной. Анатолий сладко потянулся, откусил сразу пол-яблока, прошел в спальню, скинул спортивные штаны прямо на пол, забрался под одеяло и закрыл глаза. На его лице явственно читалось блаженство.
На следующее утро мороз резко спал. Лицо Анны Сергеевны, вышедшей из подъезда, ожег крупчатый мокрый снег. Отфыркнувшись, как от воды, и пригнув голову, она со своей пухлой сумкой и двумя пакетами с проверенными тетрадями побрела к остановке автобуса. Спиной к струям снего-дождя под навесом уже стояла ее сослуживица, молоденькая и симпатичная Инна Петровна в длинном бордовом кожаном пальто и с красивым фирменным пакетом в руках. Завидев Анну Сергеевну, Инна Петровна бросилась к ней и вместо приветствия возбужденно заговорила:
– Вы представляете, ко мне позавчера на урок опять завалилась Киреева! Уже после звонка! Сидела на задней парте, как сыч в дупле, а потом опять разнесла урок в пух и прах!
Анна Сергеевна не успела ответить, потому что именно в этот момент к ним подошла еще одна учительница и одновременно ее давняя приятельница, математик Лидия Гавриловна. Сумка у Лидии Гавриловны была такой огромной, что никаких дополнительных пакетов ей никогда не требовалось. Оторвать ее от стола или стула могла только она сама, некоторые ученики выпускных классов и преподаватель физкультуры Леонид Андреевич. Лидия Гавриловна приподняла воротник объемной болоньевой куртки, нахлобучила поглубже мужской кепарик и тоже забралась под навес, крыша которого никак не могла никого спасти от косо летящего мокрого снега.
– Отчего вы так возбуждены, дорогая Инна Петровна? – спросила она молоденькую учительницу.
– Представляете… – опять начала Инна Петровна и пропела математичке все то, что только что поведала Анне Сергеевне.
Лидия Гавриловна посмотрела на нее теплым материнским взглядом и ласково сказала:
– Деточка! Вы имели полное право не пускать ее к себе на урок!
– Как это не пускать? – Инна Петровна даже слегка испугалась такого странного заявления умудренного опытом педагога.
– Так это! Сказали бы, что у вас критические дни!
Анна Сергеевна громко прыснула в шарф.
Инна Петровна сначала настороженно улыбнулась, потом весело хихикнула и с прежним напором продолжила:
– Вы представляете, она мне говорит: «У вас не отработан деепричастный оборот!» А я ей говорю: «Как же может он быть отработан, если мы только что его начали!»
Лидия Гавриловна через плечо молоденькой учительницы обеспокоенно посмотрела вдаль, потом на часы и, не желая слушать про деепричастный оборот, сказала:
– Что-то автобуса нет! Опоздаем! Критическими днями не отделаешься!
Но Инну Петровну не так-то легко было сбить. Она встала перед Лидией Гавриловной так, чтобы той не видно было дорогу, и продолжила:
– Представляете, я ей говорю: «Хорошо, я бездарность и пустое место! Разрешите прийти к вам на урок и поучиться?»
Анна Сергеевна хмыкнула и спросила:
– Неужели позволила?
– Сказала, что пригласит, когда посчитает нужным! Представляете?!
Анна Сергеевна как раз хотела объяснить молоденькой учительнице, как правильно следует вести себя с
