После секундного колебания он пошел за ней. На первом этаже он застал Элизу в замешательстве у приоткрытой задней двери, за которой виднелся двор со сломанной стеной, ночь, улицы, а женщина, которую никто из его товарищей не видел, ушла тем же путем, каким явилась, назад к тому, что замышляли ее друзья, – без него.
Потом стали называть имена. Эроль. Рофаст. Риус. Ише. До чего ужасная перекличка.
– Но нет, – говорит он, обращаясь к Сэм. – Мне пришлось уйти позже. После леса. – Он смотрит на грязную пижаму, которую носит поверх одежды. – Да, мы нашли там то, что искали. Когда мы заподозрили, что оно нужно британцам, мы сразу же возжелали его намного сильней – ну, ты понимаешь?
Последний шанс. Однажды утром они проснулись и обнаружили, что Седрик ушел.
– Да ну его… – сказал Пьер, но все знали, что без священника в случае атаки демонов им придется нелегко. Тибо развернул шпионскую карту и предложил план.
В Новом Париже базилика Сакре-Кер покрыта комковатым слоем черной краски, а из всех ее великолепных, некогда застекленных сводчатых окон и дверных проемов без дверей торчат метры трамвайных рельсов. Тибо и его команда добрались до тени бывшей церкви – туда, где рельсы тряслись, словно хвосты ящериц, хлестали тротуары и крыши, издавая скрежет и металлический свист, двигались, появляясь в ткани пространства, вгрызаясь в землю, как части древних фундаментов, резко исчезая из виду, дергаясь, изменяя расположение и снова пропадая.
Каждые несколько часов изнутри появлялся трамвай без вагоновожатого и с воем уносился из похожей на пещеру внутренней части базилики прямиком в город по какому-нибудь из эфемерных путей.
Члены «Руки с пером» нашли место, чтобы подождать, поднялись по лестнице из жилистых, мускулистых рук, которая извивалась под их тяжестью, и устроили лагерь на углу улицы, наблюдая за манифами, которые наблюдали за ними в ответ, высматривая, не появятся ли нацисты или демоны. Будущее поблекло теперь, когда они начали подозревать, что кое-какие части плана уже провалились. Брусчатка перед ними сдвинулась, уступая место рельсам. Они ждали, почти не разговаривая друг с другом, – большей частью просто следили за тем, как меняется земля, как проезжают мимо неправильные трамваи.
А потом, спустя сутки, усталый Тибо увидел, как один трамвай выбрался из базилики, словно червяк, и поехал в их сторону. На его лобовом стекле красовалась табличка: «Булонский лес».
– Сейчас же! – крикнул Тибо. – Немедленно!
Партизаны выскочили из укрытия и побежали, раскручивая веревки с «кошками», которыми и подцепили трамвай, словно молодого вола, когда он проезжал мимо.
– Жан упал. – Тибо вспоминает крик и то, как трамвай скользил прочь. – Он был слишком медлительным. Но остальные смогли забраться внутрь.
Они высовывались из дребезжащих окон, ликуя, пока трамвай несся через могилы Северного кладбища, расшвыривая по сторонам землю и сбивая надгробия. Рельсы появлялись перед ним и утопали в земле позади. Он изучал Париж, а Тибо с товарищами цеплялись за перила внутри.
В семнадцатый арондисман, по рю Ганнерон, продираясь прямиком сквозь близко стоящие дома на рю Дотанкур, Лежандр, Лакруа. Фары трамвая озаряли останки внутренних стен. Потом они снова выехали наружу и пронеслись над железнодорожными путями, на которых гнил брошенный поезд.
– Мы ехали слишком быстро, чтобы нас поймали, – говорит Тибо. – Даже когда мы проезжали мимо нацистов.
К их ужасу, трамвай резко свернул вниз по лестнице в подземелье станции метро «Вилье», прыгнул на старые рельсы, которые его там дожидались, и поехал в туннель. Сквозь проблески фосфоресценции и призраков. Завывая во тьме. Партизаны были слишком напуганы, чтобы шуметь, пока трамвай снова не выехал на поверхность.
У Порт-Майо рельсы, которые трамвай прокладывал сам для себя, вошли в лес. По окнам застучали ветви и листва. Движение замедлилось. Их окружала зелень. В конце концов машина остановилась на лужайке, аккуратно коснувшись буферов, которые выросли из земли при их приближении.
Два дня городские бойцы бродили пешком в этом лесу сновидений, оставив трамвай в чаще. Они то ходили кругами, увеличивая радиус, то сокращали маршруты – проверяли карту мертвой женщины.
Они поймали два волко-столика – диких, пугливых, с лисьими частями – и воспользовались их деревянными телами, чтобы зажарить шеи из плоти и крови. Считалось, что тот, кто ест мясо манифа, меняется.
– Что случилось с твоими товарищами? – спрашивает Сэм.
О каком монстре она думает? Об огромной безликой женщине, полной выдвижных ящиков, из которых выходит всякое? О куклах Беллмера, которые ползают, как крабы, на манекеновских ногах с шарнирными суставами? Может, она представляет себе эскадрилью демонов и призвавших их нацистов, пыточных мастеров-эсэсовцев, управляющих многометровыми тварями с бородами из серных сталактитов…
Нет.
Они в конце концов нашли сокровище – пижаму, помеченную звездой.
Пижама висела на вешалке на дереве, колыхаясь на ветру, и наблюдали за ней только совы. Тибо и остальные партизаны замерли, увидев свою находку в тусклом лунном свете, ощутив ее. Они принялись осторожно приближаться к ткани с золотой вышивкой.
– Я думал, если мы где-то ее и найдем, то только в О-де-Сене, – бормочет Тибо. – «Моя пижама, бальзамный молот, лазурью вызолочена». – Он цитирует стихотворение Симоны Йойотт «Пижамная скорость», со страниц сборника «Légitime Défense»[21]. Ткань была прошита самообороной. – Я не виноват в том, что с ними случилось.
Пьер стоял впереди и тянулся к одежде на вешалке, когда его убили выстрелом из зарослей.
– Мы все бросились в укрытие, – рассказывает Тибо. – Нас обнаружили. За нами следили. Не знаю, с какого момента. Мы оставили следы, разумеется. Я был прямо за Пьером и схватил пижаму. – Он потрогал краешек. – И надел. Так что мне никто не смог навредить.
Что напало на них из леса? Что за сила шла по пятам за неумелыми следопытами и воспользовалась ими, чтобы отыскать этот приз?
Даже не нацисты в униформе. Не животные, порожденные искусством, не завывающие гости из Ада. Сборище кровожадных банальностей. Французы, мужчины и женщины, живущие за счет грабежа, убивающие из засады. Они выпрыгнули из укрытий, издавая звуки, которые, наверное, считали свирепыми.
Первый удар Тибо, усиленный стихотворением, разбил бандиту физиономию. Пули стучали по нему. Но невзирая на новообретенную мощь, он в отчаянии увидел, что товарищи погибают, потому что сам он все еще был в этой одежде неуклюжим.
Он подпрыгнул выше, чем полагалось бы человеку, и пронесся в нескольких метрах над схваткой, приземлился позади. До чего ужасная комедия. Какой-то мужчина ударил ножом Бернара, а другой – выстрелил в спину Бриджит,
